Гей-клуб. 5 месяцев спустя

В ноябре прошлого года Минюст заявил о намерении признать «Международное общественное движение ЛГБТ» экстремистским. В тот же день я съездила в гей-клуб, чтобы поговорить с посетителями об их чувствах и ожиданиях от этого признания.

Сейчас я повторила свой визит, чтобы поговорить с посетителями клуба (который по понятным причинам не называю) о том, как изменилась их жизнь.

На входе в клуб меня встретил всё тот же очаровательный охранник, что и в прошлый раз. Из нового — теперь администраторы на входе заклеивают посетителям камеры телефонов.

Саша и Дима

— Знаете ли вы, что в ноябре ЛГБТ признали экстремистским сообществом?
Саша: Да.
Дима: Да.

— Как вы к этому отнеслись, как это переживали?
Дима: Отрицательно. Очень отрицательно. Не знаю, как это описать. Для меня это было странной новостью, учитывая, что люди раньше относились достаточно лояльно. Никто никуда не лез. Объявление ЛГБТ экстремистской организацией меня повергло в шок. Это неприемлемо абсолютно.

— Вы стали чувствовать себя менее безопасно?
Саша: Ну, послушай, и до принятия закона существовали определённые риски. После того, как это случилось я понял, что теперь нас могут судить, нас могут отвозить в отделение, просто потому что мы дышим одним воздухом с людьми, которые не относятся к ЛГБТ-сообществу.
Я здесь жить спокойно не могу.
Очень много людей боятся открыться даже здесь, где их никто не осудит.
Дима: Безусловно. Я по жизни довольно открытый человек, стараюсь вести себя достаточно открыто. И если раньше у меня были какие-то личные страхи, не был раскрепощен достаточно, то сейчас и на законодательном уровне я могу подвергнуться опасности. Если во мне что-то заподозрят, то меня могут просто посадить.

— Почему вы продолжили ходить в гей-клубы после облав на них и уголовного дела на сотрудников оренбургского гей-бара?
Саша: Хороший вопрос. Я надеюсь, что я смогу за себя постоять, поскольку в какой-то момент начал разбираться в том, что называется правами человека в нашей стране в нынешнее время.

— Как ты сможешь за себя постоять, если в клуб ворвётся полиция и положит всех лицом в пол?
Саша: Хочется думать, что это с нами не случится. Понимаешь, вот в этом проблема. Каждый раз, идя сюда, мы молимся, надеемся, просим всевышнего, чтобы с нами конкретно здесь сегодня этого не случилось.
Дима: Только надежда.
Саша: Только надежда нас спасает, что этого не произойдет, что никто не ворвется, что мы спокойно отдохнем и поедем по домам.
Дима: Почему ходим? Потому что это место, где можно расслабиться, где можно увидеть людей, таких же, как мы. Где можно почувствовать кусочек свободы, даже несмотря на всю эту опасность.

— Вы хотите уехать из России?
Дима: Нет. С чего я должен уезжать? Это моя родина, мне нравится моя страна. Единственное, что мне не нравится, это то, что сейчас творится наверху и в законе.
Саша: Нет. Почему? Я хочу изменить Россию. Я хочу повлиять на перемены, которые уже назревают в обществе. Я считаю, что нельзя покидать родное место в период турбулентности, когда оно нуждается в здравомыслящих людях, которые действительно понимают, что происходит сейчас, включая военные действия. Людях, которые смогут способствовать изменениям к лучшему, в том числе в тех верхах, которые сегодня паразитируют на людях.

— Почему ты думаешь, что перемены назревают?
Саша: Это наблюдается. Просто наблюдается. Я вижу, что большинство людей устали. Это было видно на похоронах Навального. Была надежда, надежды стало чуть меньше, но она все равно сохраняется.
И, как призывал Навальный, «Я не боюсь, и вы не бойтесь.» И мы не будем бояться.

Максим

— Знаешь ли ты о том, что в ноябре ЛГБТ признали экстремистским сообществом? Если да, то как ты на это отреагировал?
— Я знаю, конечно. Господи, девочки, мальчики, кто с кем спит – вообще не важно
Для меня главное, что приняла сестра.

— Ты сестре недавно рассказал?
— Я ей рассказал еще летом. Она приняла, сказала: «Максим, мне не важно, с кем ты спишь, я тебя люблю таким, какой ты есть.»

— Сколько тебе лет?
— Мне 27

— И ты так долго скрывал от семьи?
— Я скрывал, да, долго.

— А родителям ты рассказал?
— Нет, мне главное, что сестра знает, и все. А родители не знают.

— Знаешь ли ты, что на работников оренбургского гей–бара завели уголовное дело?
— Нет, не знаю. Я против этого, господи.

— После признания ЛГБТ экстремистским сообществом, ты стал чувствовать себя менее безопасно?
— Нет, я знаю, что я сам могу отбить эту ситуацию. Я не дрыщ, я могу постоять за себя. Да, у меня есть друзья, у меня есть подруги, которые за геев.

Элла и Карина

— Знаете ли вы, что в ноябре ЛГБТ признали экстремистским сообществом?
Элла: Да.
Карина: Да.

— Как вы отреагировали на это?
Элла: Россия вообще странная страна, я тебе так скажу.
Карина: Это отвратительно на самом деле.
Элла: Это отвратительно. Это просто для того, чтобы населению отводить глаза от настоящих проблем, от войны. «Давайте будем принижать тех, кто не такой, как все, решать кучу ненужных вопросов, кроме самого важного.»
Карина: И скрывать то, что есть, за тем, от чего они отвлекают внимание.

— Вы стали чувствовать себя менее безопасно?
Элла: Конечно.
Карина: Не в плане ЛГБТ, а в плане того, что такой закон может выйти против любого гражданина, неважно, какой он. Это показывает, насколько правительству всё равно, на что оно готово идти, чтобы отмывать свои деньги и решать свои вопросы. Мы не часть ЛГБТ, но мы к ним хорошо относимся.

— То есть вы гетеро, и вы пришли сюда потусить?
Карина: Да, потому что это очень безопасное место.
Элла: Я росла в тех странах, где это абсолютно нормально. Главное – чувствовать себя именно безопасно.
Карина: Вот мы до этого были в ирландском баре. Там мужчина трогал, лапал официанток, так смотрел. Уже неприятно такое отношение.

— А где ты росла?
Элла: В Европе и США.

— И почему ты вернулась в Россию?
Элла: Из-за ковида. Я застряла в России, и лучше бы я застряла там.

— Почему вы не уезжаете?
Элла: Деньги.
Карина: Потому что основная работа пока что здесь. Я планирую переезд, у меня вторая родина Армения, так что я летом там, иногда по 4 месяца там. Но, с другой стороны, не хочется, потому что как бы ни было, если не брать правительство, мне нравится Россия. Как страна, как территория, все красиво. И, в принципе, менталитет мой. Как бы ни было, везде я буду чужая.

— Знаете ли вы, что полиция проводила облавы на гей-клубы, пугала посетителей?
Элла: Да, я стажировалась в соседнем клубе. К нам не заходили, а сюда постоянно. Каждый раз передавали по рации, что опять пришли, но не к нам, слава богу.

— Знаете ли вы о том, что на сотрудников оренбургского гей-бара завели уголовное дело?
Карина: Я нет.
Элла: Про это не слышали, к сожалению. Девочку же посадили, которая с не гейской радугой была. [Анастасию Ершову арестовали на 5 суток за ношение радужных серёжек.] В Европе, на самом деле, это подняло очень большой шум. Люди, которые приехали из России, сходили с ума. «В смысле её посадили просто из-за радуги?» А в гейском флаге нет голубого цвета. Они даже не разбирались. Её посадили ни за что. Была очень большая шумиха.

— Почему вы продолжаете ходить в гей-клубы, несмотря на облавы и уголовное дело?
Элла: Первое, мне пофиг на уголовные дела. Ну, плюс-минус. Второе, здесь относительно безопасно.

— То есть ты не думаешь, о том что сюда может ворваться полиция?
Элла: Я предпочитаю об этом не думать.

Дима и Андрей

— Знаете ли вы, что в ноябре ЛГБТ признали экстремистским сообществом?
Андрей: Да.
Дима: Да. Я чувствовал забитость. Невозможность какого-то самовыражения. Просто ущемление, по сути.

— Вы стали чувствовать себя менее безопасно после этого?
Дима: Да.
Андрей: Да.

— Хотите ли вы уехать?
Дима: Да, но не позволяют финансовые возможности. Денег пока что нет.
Андрей: Нет, мне абсолютно все равно, как сейчас на меня смотрят окружающие, какие действия они могут в сторону меня предпринимать, я как себя вел до этого, позиционировал перед людьми, так и буду позиционировать, мне абсолютно все равно. Негативно отношусь к государству, точнее не к самому государству, а к их политическим действиям в нашу сторону. Это действительно очень низко с их стороны, неразумно. Как себя вел, так и буду вести. Спокойно гулять, не менять свою внешность, свой стиль. То есть это их дела. Если меня остановят по причине того, что я гей, я просто развернусь и молча уйду при возможности, потому что за это осуждать нельзя.

Гена

— Знаешь ли ты, что в ноябре ЛГБТ признали экстремистским сообществом? Если, да, то как ты это переживал?
— Мне было очень трудно. Все сначала переживали, что всех будут вылавливать. Потом все поняли, что никто никого вылавливать не будет. Потому что если не светится, не палиться, то все будет нормально.

— Стал ли ты себя чувствовать менее безопасно?
— Я в принципе в России не чувствую себя безопасно.

— Знаешь ли ты, что были облавы на гей-клубы? Об уголовном деле на сотрудников оренбургского гей-бара?
— Да, видел.

— Как ты это переживал?
— Мне жалко было, потому что просто ни за что, потому что директор прям очень молодой.

— Почему ты продолжаешь ходить в гей-клубы, несмотря на облавы, уголовное дело?
— Во-первых, тут тихо, спокойно и нет никакой драки. Я, например, не боюсь, что если они [гетеро подруги, с которыми пришёл Гена] останутся одни, то их заберут хачи или что-то ещё случится.

— Я, скорее, про полицию.
— Я видел, что этот клуб уже не пропагандирует ничего такого вот гомосексуального. Ну, просто травести-шоу.

— Как именно клуб сменил направленность?
— Тут закрыли темную комнату.

— Для секса?
— Да, единственное изменение.

— Хочешь ли ты уехать из России?
— Да, но у меня есть некоторые проблемы с документами.

Павел

— Знаешь ли ты, что в ноябре ЛГБТ признали экстремистским сообществом?
— Да, конечно, эту новость я слышал. После этого я начал изучать официальные сайты, чтобы полностью ознакомиться с этим законом, там написано, что запрещается пропаганда ЛГБТ, символики, то есть использование флагов, чего-либо еще. Это не подразумевает политическое преследование, наказание исключительно за твою сексуальную ориентацию. Речь идет именно о демонстрации каких-либо символов комьюнити.

— Ты стал себя чувствовать менее безопасно после признания ЛГБТ экстремистским сообществом?
— Если честно, то нет. Поскольку единственная тенденция, которая меня тревожила в связи с принятием нового закона, была связана с различными рейдами по подобным заведениям.

— Знаешь ли ты то, что эти рейды проводились, что завели уголовное дело на сотрудников гей-бара в Оренбурге?
— Да, конечно, все эти новости я видел, но, как мне кажется, в Оренбурге это связано исключительно с желанием местных властей. Что касается остальных мест, у меня не было какой-либо тревожности или переживаний относительно этого.

— То есть ты не боишься, что сюда может ворваться полиция и положить всех лицом в пол?
— Нет.

— Но эти рейды проводили и в Москве.
— Если честно, я во всех тех новостях, которые связаны с рейдами в Москве, не видел, чтобы там клали людей в пол. То есть я просто видел какую-то информацию о рейдах, что всех выгоняли, фотографировали паспорта и все. Но каких-либо подробностей я не видел. Вот, и в целом у меня такая позиция, что просто у нашей нынешней власти особое отношение к Москве, и просто им невыгодно как-либо тревожить москвичей.

— Ты хочешь уехать из России?
— У меня раньше были мысли по этому поводу. Но примерно последний год я для себя решил, что мне не хотелось бы уезжать из России. Я прекрасно понимаю все проблемы, связанные с обществом, которые имеются в нашей стране. Но при этом я понимаю, что просто лично мне будет крайне дискомфортно в другом социуме, то есть у меня будут определенные проблемы с адаптацией, и плюс ко всему я безумно люблю, помимо Москвы, очень большое количество российских городов, в каждом из них у меня есть какой-то сложившийся круг общения. Я как человек, который родился в России, жил в ней абсолютно всю жизнь, знаю абсолютно обо всех законодательных подводных камнях, знаю о том, что и как в стране устроено. И просто я такой человек, которому не хотелось бы тратить много времени, чтобы адаптироваться к чему-то другому.