Шизоэпос, он же постмодерн: чем напугал власти «Лемнер» Проханова

На днях, когда казалось, что в официозной литературной жизни России наступил «конец истории», разразился гром среди ясного неба. Беда пришла, откуда никто не ожидал. Виновником оказался заживо покрытый бронзой и посыпанный нафталином Александр Андреевич Проханов — «Великий писатель - Буревестник», видный патриот-государственник, Герой труда, а ныне и главный постмодернист страны. Последний раз Проханов громко заявил о себе четверть века тому назад с опубликованным издательством AD Marginem романом «Господин Гексоген», собравшим тогда все возможные премии и в шизоэпической авторской манере повторяющим тезис убитого Литвиненко о том, что «ФСБ взрывает Россию». Шум, впрочем, быстро утих, и писатель надолго исчез с радаров. Прошлогодняя экранизация романа Проханова — снятый за госсчет пропагандистский фильм о войне на Донбассе «Позывной “Пассажир”» была прохладно встречена даже Z-сообществом, ожидаемо провалилась в прокате и была моментально забыта.

Теперь же все началось с отмены запланированной на минувшую среду в «Московском доме книги» презентации нового романа 87-летнего писателя «Лемнер», выпущенного издательством АСТ в серии «Русская реконкиста», курируемой Захаром Прилепиным. А когда без предварительных процессуальных ласк вроде протоколов изъятий или экспертных заключений непонятных «специалистов» с непонятным же образованием с полок всех московских книжных магазинов исчез и сам роман, стало понятно, что случилось страшное, и миру явлен Текст потрясающей силы. Выяснилось, что престарелый Мастер замахнулся на роман даже не о Понтии Пилате, а о практически табуированном наравне с Алексеем Навальным в официальном инфопространстве Евгении Викторовиче Пригожине (в романе Михаил Соломонович Лемнер). Впрочем, Навальный в романе также присутствует, но об этом позже. 

Стоит отметить, что некоторые наши коллеги по цеху уже поспешили приписать заслугу в исчезновении романа своим публикациям, что представляется весьма маловероятным. При всем нашем уважении к замечательной Лизе Лазерсон, чтобы так взять и разом отменить роман Героя труда России во всех книжных и маркетплейсах, публикации в небольшом ТГ-канале явно недостаточно; процесс был запущен на качественно ином глубинном уровне. Главный герой, чьей фамилией и назван роман, — собственно альтер-эго Пригожина Лемнер. И тут сразу же начинаются чудеса и превращения:

Как так ? – спросите вы. Откроем тайну: книжка-то, собственно, про любовь, а тут реальный Евгений Викторович совершенно подкачал. Ну не делать же главного героя-любовника с внешностью злого и постаревшего дядюшки Фестера из «Семейки Адамсов», к тому же с незаконченным образованием по специальности «провизор-фармацевт» и мелкокриминальным прошлым. Не влюбляются в таких роковые красавицы — это только в «Аленьком цветочке» бывает, а у нас книга серьёзная, взрослая, 18+. Чудесным образом облагороженный и омоложенный лет на 20, наш герой фантазией автора был произведён из ленинградца в москвичи, в более привычные автору декорации центра Москвы: «Михаил Соломонович Лемнер провёл детство в пятиэтажном кирпичном доме на Сущевском Валу. Окна дома смотрели на Миусское кладбище, уже закрытое. Чёрный мрамор памятников, колючий блеск оградок». Кошмары с этого кладбища, проникая в подвал дома, будут потом преследовать героя до конца повествования, трансформировавшись в итоге в образы «Герники» русского (так в книге) художника Пикассо.

Там же состоялась и первая судьбоносная встреча романа: «В соседних домах жил его сверстник по фамилии Стуков с редким именем Вавила. «Вава», как его звали дворовые. Его отец работал слесарем в автобусном парке, а мать была уборщицей в магазине. <...> Они встретились у домов на асфальтовой дорожке. В доме шёл ремонт, и валялись разбитые отбойными молотками куски асфальта. Им было трудно разминуться, и Михаил задел Ваву плечом. Тот блеснул круглыми рыжими глазами и сказал: «Жид!»

В завязавшейся лютой драке «сын интеллигентных родителей» был уже готов размозжить куском асфальта голову юному пролетарию-антисемиту, но в последний момент смягчил удар, пощадив поверженного, как Иван-царевич серого волка.И «серый волк» пригодился: «Их встреча случилась через десять лет в дешёвом баре. За столиками напивались неопрятные шумные мужики. Женщины с припудренными лицами хохотали, открывая зубы, розовые от помады. Михаил Лемнер, безработный, с пустым бумажником, после неудачного дня забрёл в этот бар и попросил у бармена водки и томатного сока. Рядом, боком, сидел человек в камуфляже, без погон, уперев в стойку грязный солдатский башмак <...> Вава отвоевал Вторую чеченскую в разведроте. Он вываливался из люка подбитой боевой машины, соскребал с брони красные кишки командира роты, рыхлил снарядами сёла, вытаскивая из ям пленных с обрубками пальцев. Допрашивал бородачей, втыкая им в зад телефонный провод. Поднимал на вертолёте полевых командиров и выталкивал их в открытую дверь, видя, как удаляется чёрная борода и беззвучно орущий рот. Увозил с войны вещевой мешок с медной трофейной вазой и цветную колодку ордена, которая ярко горела на поношенном камуфляже.» 

Проницательный читатель, наверное, уже догадался, что в образе Вавы Стукова явлен на сцену Дмитрий Валерьевич Уткин — будущий жутковатый командир ЧВК «Вагнер». Два горемычных одиночества воссоединились — Лемнер поведал Ваве проект, который созревал в нём во время неудачных коммерческих начинаний: стать сутенёром, отлавливать на вокзалах приезжих провинциальных красоток и запускать их в московские подворотни, обеспечивая им защиту. Он собирался создать команду из неприкаянных безработных военных. «Так в безумные «девяностые» зародилось агентство «Лоск», поставляющее элитных проституток, и частное охранное предприятие «Волк», обслуживающее малый и средний бизнес.» Тут надо бы завопить в голос: каким образом, будучи в наше время слегка за сорок, герои могли ураганить в безумные девяностые, где при самых грубых подсчётах им было максимум лет 12-13? Тем более что один из них — ветеран Второй чеченской войны, которая вообще-то пришлась на нулевые. Но в дискурсе галлюциногенно-сновидческой прозы Проханова, видимо, действуют иные законы пространства-времени. И уж совсем полным издевательством звучит авторская аллюзия для самых недогадливых на фамилию прообраза главного героя: «Лемнер вдруг вспомнил чудесную деревню, кусты малины с красными ягодами, корзину с сыроежками, лисичками и подберёзовиками, и добрые глаза тёти Фроси, и её певучее: «Да какой же ты, Мишенька, ладный, пригожий». Выбирая себе позывной, он выбрал «Пригожий». Вава стал зваться «Крутой». «Пригожий» – хорошо хоть не «Сладенький». В общем, Александру Андреевичу удалось превратить двух, пожалуй, самых страшных, звероподобных и фактурных персонажей новейшей отечественной истории в какую-то ходячую пошлятину типа героев сериала «Бригада».Остаётся только порадоваться за милейшего Александра Андреевича, что реальные прототипы героев не дожили до выхода книги, а то, боимся, ждали бы его за «мощное художественное осмысление современной истории» неприятности куда более серьёзные, нежели отмена презентации романа.

Годы шли, бизнес — бюро сексуальных услуг «Лоск» и частное охранное предприятие «Волк» — процветал. «Бюро направляло эскорты породистых проституток во дворцы Кавказа, на виллы в Эмираты, на деловые симпозиумы корпораций, проходившие у лазурных морей. Охранное предприятие обеспечивало безопасность высоких персон, их жен и детей, загородных усадеб, рабочих кабинетов, маршрутов, по которым перемещалась персона на деловые встречи и увеселения. Иногда заказ поступал сразу в оба учреждения, и тогда женщины в платьях из дорогих шелков на великолепных машинах отправлялись в подмосковные резиденции, и их сопровождали суровые телохранители, увешенные рациями и оружием. <...> Михаил Соломонович при бюро «Лад» основал «Школу эротических таинств». Наставницами приглашались самые искусные эротоманки мира. Они знали тайные обряды европейских масонов, африканские свирепые инициации, мучительный, со смертельным исходом японский эротизм, тяжёлые латиноамериканские соития, похожие на животные случки. Охранников Михаил Соломонович отправлял на стажировку в Израиль. Там они учились стрелять на звук, уходить от погони, сбивая на переходах детей, бинтовать огнестрельные раны и вправлять суставы. <...> Михаил Соломонович рассматривал оба предприятия как организации орденского склада и принимал в них не всякого, а лишь тех, кто был готов к служению. Охранники, прошедшие чеченские войны, составляли воинское братство и присягали на верность Михаилу Соломоновичу, блюли кодекс чести. Кодекс призывал умереть в неравной схватке, молчать под пыткой, добивать раненого врага и ценить жизнь товарища больше своей. У охранников был гимн со словами: «У каждой пули есть своя улыбка» и «Несу на блюде голову врага». Был флаг — чёрное поле, серебряное блюдо с отрубленной головой овна. Михаил Соломонович мечтал когда-нибудь создать из охранного предприятия небольшую армию с броневиками, вертолётами и зенитными комплексами. Проститутки брали за образец олимпийские команды, где успех каждой возвышал остальных и победа команды наделяла достоинством каждую из её членов».

И всё было хорошо, пока герой наш волею ведущего его рока не оказался затянут в орбиты борьбы высшей государственной власти. А власть эта — условные башни Кремля — в представлении Александра Андреевича троелика, как идол Бафомета, в поклонении которому обвиняли рыцарей тамплиеров. И одновременно она созвучна фамилии виртуально царствующего на страницах романа президента — Леонида Леонидовича Троевидова. Причём каждая из башен этого государственного треножника ненавидит и старается уничтожить прочие, выбрав своим орудием несчастного Михаила Соломоновича: «Три попугая — жёлтый, синий и красный — жестоко дерутся, роняют перья. Каждый хочет склевать орех». Влекомый судьбой и интригами этого жуткого треугольника, Лемнер окажется сперва в Африке, потом будет штурмовать Бухмет на Украине, чтобы обвенчаться с любимой женщиной; предавать благодетелей; совершать злодеяния и великие подвиги, пока не окажется в той самой колонне техники по пути на Москву.Тут следует дать краткий обзор этим самым «башням Кремля» или, если угодно, «трём попугаям»:

• Условные кремлевские «силовики» в лице Антона Ростиславовича Светлова с «кратким, как боевой позывной, прозвищем Светоч» — бывшего охранника президента Троевидова. Светоч — персонаж совершенно гротескный и, пожалуй, самый мерзкий и жестокий в романе. «Вид Светоча был пугающим: половина лица изуродована давним взрывом, пузырями ожогов и надрезами множества операций. Правая бровь отсутствовала, под выпуклой костью лба мерцал искусственный глаз из горного хрусталя. Говорили, что хрусталь взят из погребений древних ариев, обитавших в Аркаиме. Глаз переливался зелёным, розовым и синим. Другая половина лица сохранила волевую скулу с желваком, часть крепкого носа и жёсткого рта, а также серый холодный глаз.» Светоч представляет скорее архетипический образ государственно-патриотического дискурса, нежели конкретный живой персонаж, хотя кто-то уже углядел сходство то ли с Александром Дюминым, то ли с Игорем Ивановичем Сечиным — аналогия довольно, на наш взгляд, натянутая. Светоч ненавидит системных либералов, Запад и вещает языком Дугина и передовиц газеты «Завтра». Это красный попугай. Враги-либералы называют его «циклопом».

• Условная АП представлена заместителем главы Президентской администрации — ещё более диковинным персонажем-трикстером с говорящей фамилией — Иваном Артаковичем Сюрлёнисом. «Он стоял на подиуме: невысокий, изысканный, состоящий из острых углов, квадратов и эллипсов, словно был нарисован художником-кубистом. На нём был яркий синий пиджак, жёлтая канареечная рубашка и красные короткие штаны, позволяющие видеть розовые носки. На одном носке была вышита буква «альфа», на другом — «омега». Он скрещивал ноги, и буквы менялись местами, что, согласно каббале, означало: конец может превратиться в начало. Вместо галстука у него был повязан прозрачный шнур световода, по которому бегала световая волна. Его заострённый нос целил в зал, словно выклёвывал того или иного слушателя. Он жестикулировал, и его серебристые сухие ладони шелестели статическим электричеством. Иногда он исчезал с подиума и появлялся на потолке в виде голограммы.» Это голубой попугай — самый коварный и вероломный из троицы, автор мистической концепции «России Дивной». Обнаруженные сходства с Владиславом Сурковым, а тем более с Сергеем Кириенко также представляются надуманными спекуляциями. 

• И, наконец, системные либералы-западники, коих возглавляет Анатолий Ефремович Чулаки. Проханов, справедливо полагая, что опасаться тут совершенно нечего, изобразил эту партию, не стесняясь, совершенно прозрачными мазками: «Анатолий Чулаки олицетворял государство. Из рыжих веснушек на его надменном лице, как из семени неведомых сорняков, произросло Государство Российское. Его крепкие властные руки закрывали заводы, пускали на переплавку крейсеры и подводные лодки, подписывали дарственные, делавшие миллиардерами мелких торговцев, сжигали дотла парламент, пожимали холёные, в перстнях, длани европейских аристократов, открывали без стука двери масонских лож, усаживали Леонида Леонидовича Троевидова в президентское кресло.» Естественно, это старый любимец Проханова — Анатолий Борисович Чубайс, Мастер ордена Великого Перехода. Это жёлтый попугай. Именно он направляет Лемнера в Африку, где тот и создаёт ЧВК «Пушкин»: «Мы пойдём в Африку с Пушкиным <...> Африка подарила нам Пушкина. Тот создал язык, которым Господь Бог говорит с русским народом. Теперь Россия возвращает Пушкина африканцам. Пушкин несёт им «русскую идею» вместе с громом тамтамов, которые гудели в крови поэта.» Какое счастье, что Дмитрий «Вагнер» Уткин не дожил до сегодняшних дней: убеждённый нацист-германофил явно был бы не в восторге от авторского постмодернизма, хотя и сам был постмодернистом в своём роде. Прочими братьями ордена и апостолами вероучения России Мнимой значатся: ректор Высшей школы экономики Лео (Владимир Мау), режиссёр модного театра Серебряковский (Кирилл Серебренников), видный публицист, гражданин Франции Формер (Владимир Познер), вице-премьер правительства Аполинарьев, любитель собачек корги (Игорь Шувалов).

Надо отметить, что с нелюбимыми системными либералами Александр Андреевич обошёлся совершенно не по-христиански, а прямо-таки с какой-то садистской мстительной кровожадностью. Мало того что он изобразил их в совершенно идиотском карикатурном виде, Проханов, вдохновлённый историей с Катей Му-му и собственной извращённой творческой фантазией, сделал их участниками чудовищных сексуальных оргий. Лемнер по заданию Светоча подослал им проститутку Аллу «Мерлин», которая опоила несчастных галлюциногенным настоем мексиканского георгина, от которого мужчины погрузились в совершенно скотское состояние. Естественно, в квартире, где происходили безобразия, была установлена скрытая камера. После провала попытки либерального переворота, где вовлечённый в заговор брат Лемнер предал Чулаки и братьев «России Мнимой» в руки Светоча и Сюрлёниса, нелюбимые Прохановым либералы вновь подверглись сексуализированному насилию — пыткам от рук проституток-садисток из агентства Лемнера. Впрочем, им обещают в случае публичного признания вместо смертной казни тайно вывести их в экзотические страны. Сломленные пытками и обнадёженные скорым освобождением либералы на устроенном в духе сталинских процессов публичном суде в Гостином дворе, где общественным обвинителем выступает их бывший друг Иван Артакович Сюрлёнис, признаются в самых страшных преступлениях. Например:

«Я, рыжая собака, совершил преступление против русского народа и Президента Троевидова! Я, крыса, ядовитый паук, зловонный червь, хотел отнять у русского народа великого человека, посланного России судьбой. Отродье, недоносок, выкидыш, грязный окурок — я хотел сорвать проект «Россия Дивная», лишить народ гения, что вернул Россию к традиционным ценностям. Я, исчадие, нетопырь, аспид, хотел отнять у Президента Троевидова русский народ-богоносец, способный на вселенский подвиг одоления зла, ибо русский народ принимает на себя всю европейскую тьму и превращает скверну в солнечный луч.»Впрочем, это не спасает несчастных либералов, и вместо обещанных экзотических стран их по одному расстреливает Лемнер из золотого пистолета. Некрасиво, дорогой Александр Андреевич, «либеральные остроумцы, кто в Израиле, кто в Париже, кто в Венеции», уже почти неделю сутками напролёт обсуждают Ваш бессмертный роман, который благодаря им стремительно влетел в топ-продаж на «Литрес», а вы с ними так… Ой, некрасиво.

Тем не менее, новый триумвират Лемнер-Светоч-Сюрлёнис просуществовал недолго. Михаил Соломонович избавляется сперва от мерзавца Светоча, повесив его в домашних тапочках на жерле самоходной гаубицы, затем и от вероломного Сюрлёниса — столкнув его в ледяную прорубь, куда отправилась метать икру двойников президента Ксения Анатольевна Сверчок — телеведущая программы «Дом два», дочь губернатора Анатолия Сверчка, засеченного насмерть в бане железным веником. Вот тут, кстати, у Проханова явный перебор — это не над Кириллом Серебренниковым издеваться.

Хотя, справедливости ради, главным объектом прохановских глумлений и мучеником романа всё-таки оказался президент Леонид Леонидович Троевидов, которого как будто и нет: кругом одни двойники, да ещё и получаемые совершенно похабным образом:

Кстати, Лемнера орденом мужества в Кремле также наградил двойник, что обнаружилось не сразу:«Президент наклонился, и Лемнер увидел у него на шее небольшой, телесного цвета мазок. Его скрывал высокий ворот рубахи. Теперь, во время наклона, мазок обнаружился. Лемнер беззвучно ахнул. Это был модулятор звука, сообщавший голосу двойника интонации и тембр Президента. Голова Президента склонилась, и Лемнер разглядел за ухом маленький розовый шрам, оставленный скальпелем. Перед ним был двойник. Величие, исходившее от двойника, было фальшивым. Обожание, которое испытал Лемнер к кумиру, оказалось иллюзией. Награда на груди была фальшивым жетоном. Пылавший в сердце крест остыл и превратился в тромб.»

Очень вероятно, что нечто подобное испытал и сам Александр Андреевич во время недавнего награждения в Кремле звездой Героя труда России.

В романе постоянно твердят, что президент Троевидов давно умер, причём озвучено как минимум три версии смерти, каждая нелепее и обиднее другой:

«– Президент умер от укусов «пёсьей мухи». Той самой, что кусала египетского фараона, не отпускавшего из плена евреев. Вице-премьер Аполинарьев попросил аудиенцию у Президента, пришёл к нему с собачкой корги, и та напустила на Президента пёсью муху. Кончина была мучительной... 

– Президент Троевидов боялся смерти, спрятался от людей. Он укрылся в бункере и принимал послов за тридцатиметровым столом, построенным на Уралвагонзаводе. Не подпускал к себе визитёров. Министры, желавшие попасть к нему на приём, месяцами томились в боксе. У них трижды в день брали пробы всего, что капает, включая слёзы и желудочный сок. Антон Ростиславович Светлов, самый тёмный человек в России, по недоразумению называемый Светочем, был отлучён от Президента... Светоч заразил себя ковидом и собирался при встрече поцеловать Президента, заразить его «из уст в уста». Сам же запасся целебной вакциной. Президент почувствовал исходящее от Светоча зло и запретил ему посещение бункера. Светоч отправил в Китай гонцов; те привезли из Ухани летучих мышей. Светоч через воздуховод запустил мышей в бункер. Мыши напали на Президента, когда тот правил Конституцию. Он, бедняга, отбивался; мыши кусали его и били перепончатыми крыльями. Президент в ковидных укусах слёг.

– А вот как. Президент Леонид Леонидович Троевидов заботился о своём здоровье. Катался на горных лыжах, играл в ночной хоккей, нырял за амфорами, ловил рыбу в таёжных реках и увлекался художественной гимнастикой. Правда, особым образом, хотя и по олимпийской программе. Раз в месяц он омолаживался, полностью меняя кровь. Переливание крови совершалось согласно китайской методике, ею поделился с Леонидом Леонидовичем Председатель Коммунистической партии Китая. Он присылал ему из Пекина чудесную фарфоровую вазу с розовыми пиявками, которые выращивали в лазурных прудах Летнего императорского дворца. Этих пиявок насыщали кровью китайских девственниц. Получая из Пекина этот подарок, Леонид Леонидович затворялся, наполнял ванну тёплой, пахнущей лавандой водой и погружался голым в ванну. Из фарфоровой вазы с изображением золотого дракона он выпускал в ванну розовых пиявок. Пиявки мгновенно прилипали к его телу с ног до головы. Они присасывались к Леониду Леонидовичу, пили его утомлённую кровь, вливая взамен кровь китайских девственниц. Укусы розовых пиявок были нежными, как поцелуи. Они убаюкивали. Леонид Леонидович блаженно засыпал в тёплой воде, насыщаясь девственной чистотой и свежестью. В эти дивные минуты сна к нему прокрался Светоч. У него в руках был чёрный ржавый жбан с гнилой водой из малярийных болот Лимпопо. В жбане извивались чёрные жирные пиявки, полные крови мёртвых крокодилов. У пиявок были острые зубы, ими они прокусывали броню крокодилов. Светоч отлепил от спящего Леонида Леонидовича розовых пиявок и побросал их на пол. Он влил в ванну болотную воду с жирными пиявками Лимпопо. Они вгрызались отточенными зубами в Леонида Леонидовича, впрыскивали кровь мёртвых крокодилов. Леонид Леонидович кричал от боли, звал на помощь. Пиявки грызли его, впрыскивали крокодилью кровь. У Леонида Леонидовича отрастал чешуйчатый хвост, вытягивалась голова, и в ней открывалась пасть, полная жутких зубов. Светоч, сложив на груди руки, с улыбкой смотрел на чудовищное превращение, покуда вместо Леонида Леонидовича в ванной не оказался дохлый, оскаленный крокодил. Труп крокодила вместе с пиявками Лимпопо сожгли в крематории. К народу вместо умершего Леонида Леонидовича вышел двойник — вылитый Леонид Леонидович с внешностью императора Александра Первого. Так произошла чудовищная подмена.»

Ну и напоследок Алексей Анатольевич Навальный — выманенный из Германии иммигрант Сергей Анисимович Колокольчиков, обнаруженный Лемнером в тюрьме «Чёрный дельфин» и погибший вместе с прочими бывшими зеками при штурме Бухмета:

От Сергея Колокольчикова исходили волны помрачения. Через трепещущие молекулы воздуха помешательство передавалось Лемнеру. Сидящий перед ним узник был окружён трепетом. Он был мираж. Разум Лемнера начинал трепетать, поражённый безумием. В безумии была сладость.»

Кстати, в романе часто упоминается настой из лесных колокольчиков, который ввергал мужчин в безумие.

В одной из первых рецензий в «Литературной газете» роман несколько уничижительно окрестили «политическим фэнтези», что обидно и совершенно напрасно. При прочтении на ум приходят, скорее, то ли Кафка, то ли ранний Пелевин, то ли вообще Луи Фердинанд Селин — «самый гениальный из всех фашистско-нацистских писателей», по выражению известной антифашистки Марии-Антоньеты Мачиоки. Антисемитско-мизантропические памфлеты Селина вызывали приступы гомерического хохота даже у бойцов французского сопротивления, планировавших его казнить. Вернее, всё-таки стоит отнести опус Александра Андреевича к «метафизическому реализму» или, по-простому, к «мамлеевщине», тем более что юный Саша Проханов на заре времён посещал южинское шизоподполье, где и приобщился к творчеству Юрия Валентиновича Мамлеева — «отца русской хтони». Тот же искореженный, как в кошмарном сновидении, реальный мир населён гротескными, но узнаваемыми персонажами, творящими несуразные страшные вещи и ведущими бесконечные бредовые диалоги. Правда, в отличие от трансгрессивной прозы Мамлеева — нарочито корявой, как в «Котловане» Платонова, и с противными достоевскими сюсюканиями и причмокиваниями — язык Александра Андреевича лёгок и временами игрив. Следуя заветам отцов-основателей соцарта Комара и Меламида, которые утверждали, что после модернизма «остались только китч и пародия на него. Всё, что не пародия, есть китч», Проханов весело обрушивает на ошарашенного читателя тарантиновский микс из макулатурной литературы 90-х — всяких корецких, бушковых и метлицких — и конспирологических теорий профессора Соловья. Причём у автора неожиданно обнаружился явный талант в чувственном жанре женской эротической прозы. Всё это в лютом замесе движется с пародийной стилизацией под либеральный, а в особенности на родной патриотический дискурс. Например, издеваясь над философом Дугиным (в романе он неоднократно упоминается как Клавдиев),автор пишет:

Но более всего Проханов преуспел в самопародировании своей собственной высокодуховной гражданской прозы и публицистики, доведя её до полного абсурда:

Предвкушая бестактный вопрос ряда несознательных читателей: «Что курит автор?», отметим, что единственную презентацию романа писатель провёл 27 сентября в Московском сигарном клубе. Ответим глумливцам: Проханов курит сигары, хотя, читая некоторые фрагменты африканских глав романа, где авторская фантазия уж совсем весело разрезвилась на солнышке, так и представляешь Александра Андреевича с дредами и в растаманской шапке цветов эфиопского флага:

«На центральной площади Банги состоялось открытие памятника Пушкину. Изваяние было вырезано из огромного ствола чёрного дерева. Пушкин был могучим воином с выпуклыми бицепсами штангиста, литыми икрами бегуна, с торсом борца, чуть прикрытым набедренной повязкой. Его белки сверкали белым мрамором.

Губы переливались перламутром. На щёках красовались ритуальные надрезы. В одной могучей руке он сжимал копьё с наконечником из красного дерева. Казалось, он только что выдернул копьё из тела врага. В другой руке он держал отсечённую голову Дантеса. Голова была из мучнистого известняка с пустыми глазницами и красным языком. <...>

– Мы считаем, что всё произошло от Пушкина. Люди, животные, птицы, рыбы, цветы, камни, звёзды. Когда наши рыбаки уходят на рыбный лов, они произносят молитву: «Пушкин, отдай нам свою чешую, свои плавники, свой рыбий пузырь!» Когда охотники идут убивать антилопу, они взывают: «Пушкин, одари нас своими копытами, своими рогами, своей пятнистой кожей!».

В том же сигарном клубе Александр Проханов высказался о так Пригожине и о романе:

«Это невероятно яркая и неповторимая фигура. Такие персонажи появляются в русской истории, в русской стихии. В России были и Пугачевы, и Стеньки Разины, и самозванцы, и авантюристы, и великие предатели. Были Власов, Мазепа и Курбский, который, убежав от царя, повел польские войска на Москву.

И такой персонаж, как Пригожин, – неповторим. Казалось бы, малый мира сего: еврейский мальчик, интеллектуал из бедной семьи, ничто не сулило ему каких-то высот. И вдруг он стал яростным покорителем целого континента. Человеком, который рисковал жизнью, очаровал и обольстил огромное число людей. Он стал кумиром армии, кумиром Победы, создал подразделение, способное в случае войны с Европой пройти от Москвы до Парижа, до Пиренеи.

И вдруг, обласканный властью и президентом, находясь в кругу близких друзей, герой ломается – с ним происходит какая-то трансформация, внутренняя беда, надлом. В тот момент, сломав весь свой образ, он двинулся на Москву.

Зачем? Какая зловещая, странная, мучительная и гибельная сила повлекла его с войсками на столицу? Он шел на Москву, страшась этого похода. По моему ощущению, он боялся того, что делает. Не он был волен совершать это, вела его злая таинственная воля русской истории. По пути перед Пригожиным расступались города, ему выносили ключи на подушках, его обожали, армия не остановила шествие.

И вдруг он останавливается сам. Не потому, что ему помешали стратегические бомбардировщики, поднятые из Энгельса. И не потому, что с ним говорил Лукашенко, убеждая «уймись, Евгений, ты совершил ошибку, покайся». В моем романе, в моем представлении Пригожина остановила матушка Русская история.

Потому что есть закон восхождения. Россия идет от великих потрясений 91-го года к будущему величию. Когда оно наступит, сказать трудно, но путь к этому величию неизбежен, мы идем по нему. И вот это величие – путь русской истории – он попытался развернуть.

Если движется ледник, и кто-то захочет руками его удержать, ничего не выйдет. Не удалось и Пригожину победить ледник русского восхождения, грядущей русской победы. Мне кажется, он пережил какой-то огромный внутренний страх, чудовищное ослепление. Ему явилось знание, что он выбраковывает себя не просто из жизни – из какого-то космического бытия.

В русской истории очень часто встречаются всевозможные чудеса. <…> Что-то удивительное произошло под Серпуховым на трассе, ведущей в Москву. Быть может, Пригожину было видение, какое-то оглушительное слово он услышал, произнесенное с самих небес. Русская история сказала ему: «Стой или умри!». И он остановился.»

Или, проще говоря ,как сказано в самом романе устами соратника Лемнера Вавы Стукова (условный Дмитрий Уткин ака «Вагнер»), резюмируя внезапно оконченный поход на Москву: «В России жид никогда не станет царём, – сказал Вава и спрыгнул с бэтээра».

Таким образом, Пригожина (Лемнера) остановила «матушка Русская история», про Путина в речи Проханова – ни слова: «Да есть ли Президент? – Запах мёда исчез. На губах появился вкус ледяного железа. – Или вместо Президента подлая свора двойников из икринок Ксении Сверчок? Будет найден железный шкаф с флаконом, в котором плавает голый, с выпученными голубыми глазами Президент Леонид Леонидович Троевидов?».Всё-таки, кажется, что эту самую «матушку русскую историю», да и «матушку мировую историю» творят не трансцендентальные сущности, инфернальные злодеи и роковые красавицы по Проханову, а «банальность зла» по Ханне Арендт – пошлые и заурядные люди, случайно дорвавшиеся до власти, и Их Величество – госпожа Глупость. Впрочем, действительно, в абсурдное время мы живём.  

В завершении присоединяемся к призыву Александра Андреевича Проханова; «Русская литература всегда была голосом России. И остаётся. Читайте книги в оригинале, а не в чьем-то пересказе».