После ликвидации «Мемориала» относящийся к Московскому департаменту культуры Музей истории ГУЛАГа – чуть ли ни единственный крупный столичный музейный проект об истории репрессий. 19 июля здесь открылась временная выставка «земля 37», посвященная местам массовых захоронений жертв сталинского террора. Корреспондент SOTA сходил на выставку и отметил оригинальность концепции и неоднозначность выводов.
Выставка приютилась в мансарде музейного здания и занимает немного места: небольшой, декорированный в черное зал создает иллюзию, что вы очутились внутри патологоанатомического мешка, так что людям с клаустрофобией посещение не рекомендуется. Сама выставка – это большая инсталляция, несколько видеопроекций и бесплатный аудиогид с рассказами. Рассказы – ключевая часть выставки, так что игнорировать аудиогид ни в коем случае нельзя.
Да, конечно, еще здесь стеллажи с пояснениями про историю и масштабы Большого террора, но пересказывать их нет смысла, уж мимо этой информации посетители никак не пройдут. Важнее поговорить про тот предельно простой и емкий образ, который для выставки выбрали, – «земля». Образ земли – как материи, хранящей мрачные тайны, и как почвы, превращающей трагедии прошлого в новые всходы, и как выжженного поля, на котором уже ничему не вырасти, – постоянно используется в текстах об исторической памяти и работе с болезненными воспоминаниями стран и народов. И в литературе такое богатство ассоциаций – от хрестоматийного «Ведь земля – это наша душа, сапогами не вытоптать душу» до современного «Ждали, будет тюльпан, анемон, а взошел ОМОН. В нашем райском саду, нежном, розовом, золотистом». Что посеешь, то и пожнешь, но иногда всходит то, что не сеяли, «но снова прорастет трава», однако на месте преступления того гляди вырастет что-то такое, что обличит преступников, – ряд образов, уводящих в мировой фольклор, можно продолжать еще на страницу.
Но на этой выставке земля – не просто образ. Это основной объект. В буквальном смысле: в черном зале выставлены десять ящиков с землей и произрастающей из нее региональной растительностью. Десять мест захоронений жертв Большого террора в разных концах России (в версии аудиогида их, кстати, девять, два объекта оказались «соседствующими» и посчитаны за одну точку на карте). Десять из 98 известных и отмеченных на карте, а на самом деле их было гораздо больше.
Начинается инсталляция, кстати, с Сандармоха, и Юрий Дмитриев тут упоминается (хотя дальнейшая история его, конечно, в экспозиции не озвучивается, на такое мы и не рассчитываем от государственного музея в 2024 году).
Земля, трава, немного находок и связанных с ними документов в витринах, несколько видеоматериалов на стенах, и голос рассказчика в наушнике. Истории поиска таких захоронений – материал богатый, так что каждой точке можно было бы посвятить целую экскурсию, и это настоящие детективы, только уж очень жуткие. С засекреченными территориями и документами, розысками в архивах косвенных указаний на места расстрелов, поисками очевидцев событий пятидесятилетней давности (расследования начинались, как правило, энтузиастами в конце 1980-х – начале 1990-х). Это нагромождения умолчаний, тайн, целенаправленного стремления уничтожить всякие упоминания о преступлении, и одновременно истории о том, как невозможно, оказывается, такое скрыть бесследно. Правда о произошедшем неизбежно прорастает, но не только мхами и крапивой, – еще воспоминаниями местных жителей, которые детьми пробирались на места расстрелов, случайными находками при ремонтных работах, а порой сама природа людей выдает, размыв берег реки, как это случилось в 1979 году в Колпашевском яре. И тщетно местные власти сочиняли истории про то, что это всего лишь останки расстрелянных в Гражданскую белогвардейцев, и заново избавлялись от трупов, пытаясь потопить их в реке.
Страшные воспоминания никуда не денутся – как бумажки с прощальными записками, которые нашла в 1930-х на месте расстрела в Сандармохе местная девочка, рассказавшая об этом журналистам через 60 лет в письме: «С собой мы их взять побоялись, заплакали и ушли. Эти была наша тайна, которую я хранила почти всю жизнь».
И история обязательно прорвется в настоящее, как в поселке Шершни в Челябинске, где захоронения обнаружились в 2021 при прокладке канализации на огороде у местной жительницы.
Историю про раскопки в Шершнях авторы выставки предложили рассматривать как пример влияния прошлого на современность. Вот так живешь-живешь во вполне обычном дачном домике, а оказывается, ты живешь прямо на костях, и твоя сельская жизнь уже протекает рядом с поисковиками, достающими из грядок черепа, кости и вещи убитых: чашки, гребни, протез ноги... Только история эта еще более мрачная – раскопки заморожены, в том числе и потому, что хозяйка участка не дала разрешение на продолжение, ведь пришлось бы затронуть дом. Дом, конечно, жалко, но все-таки – как живется теперь, на костях?
И, доходя до этого вопроса, ты понимаешь, что на костях как-то живется не одной женщине из Челябинска, на костях вообще-то, судя по масштабам террора и количеству еще не найденных захоронений, живет вся страна. Села, города, стадионы, парки – даже плиты мемориалов жертвам репрессий! – оказываются над ненайденными могилами других жертв.
То есть это такой огромный скелет в шкафу размером с карту России.
Создатели выставки пытаются вывести зрителя на какой-то позитивный посыл, демонстрируя в финале ящик земли с бывшей дачи Ягоды в Коммунарке – одном из мест массовых захоронений: вот, сотрудники музея ухаживали за этой землей, удобряли, поливали, и смотрите, на ней выросло что-то нормальное, даже не крапива! Вот и с темой репрессий так – если историки будут ее ежедневно и кропотливо исследовать, а остальные люди будут относиться к ней с неослабевающим вниманием, эти усилия обязательно принесут плоды, и появится почва для переосмысления прошлого…
Но разделить этот позитивный вывод сложно. Продолжая аналогию, на радиоактивной почве тоже много чего растет, но плоды есть опасно. Ведь время сейчас не такое, чтобы историки могли позволить себе кропотливо исследовать репрессии, а общественность – относиться к этим исследованиям с неослабевающим вниманием. Одни заняты иными темами, другие сами рискуют стать или уже стали жертвами репрессий.
Гораздо больше шансов получить на месте недоисследованного захоронения новенький биатлонный комплекс, как это планируется с мемориалом «12-й километр» в Екатеринбурге. Тут создатели выставки тоже пытаются предложить тему для обсуждения: как реагировать, если жизнь прорастает сквозь места памяти и скорби, жизнь же продолжается? Но это ведь не про жизнь, это про биатлонный комплекс? Понятно, что биатлон – это такой прикладной вид спорта, там стрельба из винтовки, навык очень полезный… Еще логичнее было бы сразу открыть на месте захоронений стрелковый клуб (в советском фильме «Старый новый год» два героя синхронно вспоминали рифмующиеся дурные сны – одному снилось стрельбище, другому кладбище, так вот, если совместить два объекта, может получиться яркий образ работы с исторической памятью в современной России).
Поэтому финальная ассоциация от выставки «земля 37» – не с прорастающими сквозь страшное прошлое новыми зелеными всходами, а с зубами дракона, которыми в античном мифе Ясон засеял поле колхидского царя. Там почва тоже справилась и дала плоды очень быстро.
Вопрос только в том, что именно выросло.
