К столетию смерти вождя революции в Государственном историческом музее открылась посвященная ему выставка с лаконичным названием «Ленин». Корреспондент SOTA сперва удивился скромности ее масштаба, но потом решил, что это даже к лучшему.
Владимир Ленин – фигура культовая, и потому с ним довольно сложно справиться в ограниченных масштабах выставочного пространства. Много лет революционер, перевернувший судьбу России, фигурировал в официальной культуре почти как религиозный лидер, своеобразный святой атеистического государства, объект поклонения, воплощение всех идеальных качеств, образец для поведения, персонаж мифологический и почти сказочный, друг детей и рабочих всего мира. Параллельно в культуре неофициальной эта лакированная легенда превращалась в фарс, преобразуя «Ильича» в героя мемов и анекдотов. После Перестройки две стороны образа поменялись местами, и на первый план вышло сатирическое восприятие вождя, бесконечно таскавшего на субботнике бутафорское бревно и скрывавшегося с Инессой Арманд от преследований со стороны Надежды Крупской, а также всевозможные развенчания легенды «от противного», изображавшие Ленина ограниченным жестоким маньяком со всевозможными отклонениями личности. Отчасти эта переоценка была оправдана как естественная реакция на обнажившуюся вместе с историческими материалами кровавую изнанку официальной легенды про «самого человечного человека», но все же Ульянов-Ленин как реальный человек терялся за такими интерпретациями так же, как и за историями про посещение детских елок и учреждение «ордена чистых тарелок» (если вам больше 40 лет, вы еще могли застать эти хрестоматийные сюжеты в младших классах).
Как же рассказывать о таком человеке? Можно посвятить выставку ленинским мифам и их деконструкции (но такая выставка в Историческом музее уже проходила десять лет назад), можно собрать всевозможные образы Ленина в массовой культуре – от героя «левых» до курехинского «Ленина – гриба» (но вряд ли такая свобода обращения с историческим лицом по нынешним временам будет возможна в государственном музее). Выставка в ГИМ задумана как обращение к биографии Владимира Ильича, по возможности отчищенной от мифологии: исторического персонажа обещают показать зрителю через те его действия, которые повлияли на историю страны. Кажется, что этой теме можно посвятить целые павильоны с изобилием интерактива, но выставка – учитывая солидный повод – сперва удивляет скромностью масштаба: всего лишь один большой зал на верхнем этаже исторического здания музея. Может быть, эта скромность и неслучайна – уж очень Ильич непростая фигура для современной противоречивой идеологии. С одной стороны – да, исторический деятель, создатель СССР, нынешним мечтателям о реконструкции советской империи вряд ли понравится его критика, да и не полагается нынче «очернять» наше славное прошлое. С другой стороны – Ленин все-таки империи не строил, а разрушал, «революционер» – слово в современном российском дискурсе страшное, человек, который грезил не традиционными ценностями, а мировой революцией, как-то не вписывается в современный исторический миф (то ли дело Сталин!). То есть и хвалить опасно. При таких рисках надо очень грамотно подавать материал, чтобы никто не оскорбился и не возмутился, так что скромные размеры выставки в ГИМ понять можно: переборщить не хотелось.
С другой стороны, надо отметить грамотный отбор и удачное соотношение исторических предметов (среди которых немало уникальных), документов и архивных материалов на интерактивных экранах (их сравнительно немного, так что можно просмотреть все, не зависая на час перед мониторами и не путаясь в меню, но они действительно показательные для той или иной темы). Небольшое пространство выставки заполнено экспонатами очень плотно и при этом не переполнено – все к месту и все вместе доступно для осмысления без перегрузки информацией. Исторические выставки зачастую скучно смотреть без гида, который сумеет выделить те или иные узловые точки экспозиции и акцентировать внимание на исторической ценности экспонатов, которые для неспециалиста кажутся непримечательными, но здесь все подано так убедительно, что не требуется ни экскурсовод, ни аудиогид (отсутствие которого, впрочем, по современным меркам – упущение).
Но есть и минусы. Прежде всего – невнятность навигации. Если описания экспонатов радуют удачным соотношением объема текста, содержательности и ясной подачи, то организация пространства выставки остается непонятной. Зал разделен стендами в форме пятиконечной звезды, есть два маленьких «аппендикса» и бельэтаж, но нет понимания, в каком направлении полагается двигаться зрителям. Вроде бы у отдельных зон есть темы – здесь мировая революция, там индустриализация, но подан ли материал в хронологическом порядке или только в тематическом? Пытаешься начать осмотр со стенда про Ленина в эмиграции (печатные машинки, саквояж, опубликованные за границей работы…), а в результате обнаруживаешь, что двигаешься не в ту стороны и завершаешь осмотр разгоном Учредительного собрания… Чему посвящен один из темных коридоров-аппендиксов с подарками народа вождю, вовсе неясно, а в зону, отведенную под историю торжественных похорон, можно случайно забрести между эмиграцией и созданием СССР… Возможно, организаторы выставки решили, что посетители все равно на схемы залов внимания не обращают, о концепции не задумываются и бродят хаотично, как придется, поэтому нет смысла пытаться как-то их сориентировать? Да, люди порой так себя ведут, но корреспондент SOTA к таким невдумчивым посетителям не относится, всегда пытается понять музейный замысел и потому был дезориентирован.
Вторая странность выставки – некоторая хаотичность подачи темы. Правда, сами организаторы как раз объясняют ее на вводном стенде: там сообщается, что на выставке показана «лишь часть ленинской биографии: период Октябрьской революции 1917 г. и последующие события», поскольку именно революция и последующая трансформация государства «стали главным результатом всей деятельности вождя мирового пролетариата и прологом грандиозных изменений в экономике, социальной сфере и культуре России». То есть мы рассказываем как бы про Ленина, но не совсем про Ленина, а больше про то, что он сделал для советской России, которой революция «позволила совершить стремительный экономический рывок и провести невиданные социальные реформы», а потом и одержать победу над фашизмом.
На практике получается, что выставка и не совсем про Ленина-человека, и не совсем про Ленина-исторического деятеля. О первом, несмотря на сообщение, что это первая биографическая выставка о Ленина в ГИМ за 30 лет, мы узнаем очень мало: ограничившись последними шестью годами жизни вождя, организаторы исключили большую частью личной истории, так что мы не узнаем ни о семье Ульянова, ни о его молодости, ни о друзьях – только о политических решениях и преданных (или не очень преданных) соратниках. Правда, Надежда Крупская остается – в основном тоже как преданная соратница, сохранившая и передавшая в ЦК последние записи Ленина и выхаживавшая его после инсульта.
«Человеческая» грань личности Ильича приоткрывается лишь в последнем «аппендиксе», посвященном его болезни и смерти в Горках. Здесь есть архивные фотографии, где вождь предстает перед нами в совсем не героическом облике, а больным стариком в инвалидном кресле (хотя, если вспомнить, что умер он всего лишь в 53 года, это тоже впечатление обманчивое). Здесь есть и карточки с буквами и цифрами – с их помощью Крупская помогала перенесшему инсульт мужу восстанавливать навыки письма, речи, счета. И, видимо, как дань этой ее преданности – экспонат трогательный и странный, с учетом его истории, венчальные кольца Ленина и Крупской: им два атеиста были обвенчаны в Шушенском, чтобы получить разрешение отбывать ссылку вместе. Необычный извод «традиционных ценностей».
Но и сам Ленин остается фигурой не очень понятной. Каким он все же был человеком? Как сочетается милый дядюшка с котиком на семейном фото из Горок – и тот человек, который в письмах и телеграммах призывал массово уничтожать классовых врагов, брать заложников и никого не жалеть? Чего больше было в этом характере – жестокости, когда глобальные цели призрачных мировых революций оправдывали любые кровавые средства? Романтики – желания построить на земле коммунистическую утопию, даже если для этого надо сначала уничтожить всех несогласных? Жажды власти ради самой власти? Прагматики, которая позволяла принимать жесткие, но хорошо просчитанные решения, добиваясь нужных результатов? Как сочетались утопичность идеалиста, верившего, что скоро революция начнется и в других странах, и интеллект умного и практичного человека, прекрасно понимавшего (надо отдать ему должное!), когда уклоняться от восстания, а когда спешить, когда необходимо заключать «позорный» мир и договариваться с другими странами, подправляя свой имидж на мировой арене и привлекая иностранные капиталы и специалистов для развития нового государства.
Цельный образ не собирается, получается мозаика событий и экспонатов.
Вот знаковая кепка, а рядом и парик – Ленин в 1917 году, сбрив знаменитую бородку, скрывался от Временного правительства, издавшего приказ о его аресте. С париком, кстати, ситуация почти анекдотичная – чтобы купить его, пришлось предъявить удостоверение театрального кружка финляндских железнодорожников.
Знакового бревна на выставке нет. Зато есть «лампочка Ильича», вернее, лампочка с портретом Ильича вместо нити накаливания – такие в 1935 году подарили делегатам VII Съезда, что знаменовало завершение ленинского плана электрификации всей страны.
Есть и то самое пальто, в котором Ленин был в момент покушения на него Фанни Каплан, с заштопанными Крупской пулевыми отверстиями – практичный вождь продолжил носить починенное супругой пальто, демонстрируя экономность и бытовую скромность: вещь хорошая, заграничная, куплена в эмиграции, подумаешь, пули… Вероятно, это была искренняя, а не показная скромность человека, мало интересовавшегося бытом, но вот рядом постановление о красном терроре в ответ на покушение – документ, положивший начало массовым репрессиям, Ленин сам его вроде бы не подписывал, но и не возражал, «не разделяя крайностей подхода», как гласит подпись к постановлению (а как именно он не разделял крайности и какие крайности у террора, который весь – крайность?. Может, лучше бы пальто чаще выбрасывал, а не людей легко пускал в расход?)
Да, одна из пуль на выставке тоже есть – Ленин так и прожил с ней оставшиеся годы, извлекли ее из тела вождя только после смерти и вскрытия.
И портрет эсерки Фанни Каплан есть. А вот о причинах покушения как-то ничего не сказано. Видимо, посетители и так должны понимать, какие у нее были к вождю идейные претензии.
Зато есть предмет совсем уж удивительный: «Новый Завет», переданный Ленину (непонятно кем) «В качестве талисмана на выздоровление после ранения в августе 1918 года». В этом внезапном сюжете прекрасно все – и безвестный даритель, соединявший в своем мировоззрении христианство, обрядоверие и преданность человеку, инициировавшему в том числе и репрессии против священников и верующих, и то, что Евангелие в семье Ульяновых почему-то сохранили (ценили любые подарки или тоже верили в талисманы?).
И такого парадоксального здесь хватает. Например, в разделе про похороны имеется венок с траурными лентами от политических заключенных Таганской тюрьмы с текстом «Личным присутствием доказать преданность твоему ученью мы не можем, по причинам вольных или невольных совершенных нами ошибок перед трудящимися, но душой, сознанием и инстинктом мы с тобой и против твоих врагов». Вот что это такое было? Инициированное властями шоу всенародной скорби? Стремление таким способом как-то улучшить свое положение? Искренний порыв тех, кто и впрямь оказался в тюрьме, сохраняя преданность делу революции? (Нездоровое воображение корреспондента SOTA сразу проводит возможные аналогии с современностью: а вот случись сейчас смерть всенародного лидера, стали бы скидываться ему на венок заключенные по статьям об экстремизме и фейках об армии?)
Не всегда понятно, за счет чего все же происходили заявленные в аннотации экономический рост и успешное решение социальных проблем – в какой мере это заслуга продуманной политики, а в какой – результат жестко проводимых преобразований, в которых тоже не считались с жертвами?
И еще одна тема, которая на выставке не то чтобы заявлена специально, но постоянно подчеркивается – зарождение того самого мифа, преподносящего народу сусальный образ вождя как иконы и его историю как отредактированное цензурой «житие». Видно это в комментариях к фотографиями, которые в советское время не демонстрировались широкой публике, в рассказах про судьбу тех или иных картин – это полотно стало известным, а это получило массу критики, потому что падающий от выстрелов Каплан Ильич выглядит неканонично, а вот это, с похорон, переписывалось несколько раз, и пришлось еще в нужном месте «вписать» Сталина… А вот полотно художника Владимира Пчелина, сцена конспиративной встречи на Карповке в октябре 1917, когда было принято историческое решение о вооруженном восстании – по композиции и игре со светом прямо-таки из цикла полотен о «Тайной вечере»: там полагалось продуманно расположить апостолов Петра, Иоанна и Иуду, чтобы было все понятно про их дальнейшие поступки, а здесь по ходу создания картины переписывались «роли» Зиновьева и Троцкого, дрейфовавших в сторону «врагов народа» и потому перемещенных в тень шкафа (в отличии от выписанного крупным планом Сталина).
Вообще из-за ориентированности на последние шесть лет жизни Ленина и приуроченности к столетию смерти выставка получилась траурной: Ленин как бы и не рождался, просто возник внезапно в 1917 году откуда-то из эмигрантского мира и принялся призывать к вооруженному восстанию, а потом перестраивать страну… а потом он умер, и его красиво и масштабно хоронили, долго выбирая проекты мавзолеев (этот раздел расположен очень эффектно: посмотрев в окно с видом на Красную площадь, сразу можно увидеть, так сказать, итоговый вариант в реальном воплощении). Умер, но дело его осталось жить, – так и просится здесь шаблонный финал, особенно с учетом аннотации выставки, где дела Ильича описаны как фундамент будущих успехов советского государства. Но, если ориентироваться на сопроводительную информацию на самой выставке, перспективы высвечиваются мрачные: за гробом Ленина уже маячит фигура Сталина, начавшего переписывать революционные мифы под себя…
Впрочем, обойдя всю выставку, корреспондент пришел к выводу, что слишком придираться не стоит: организаторы сделали, что могли, чтобы сами экспонаты говорили за себя, показывая неоднозначность фигуры героя. И тут все к лучшему – и камерность (страшно представить, что бы сделали из Ленина в павильонах шевкуновской «России – моей истории» с тамошней привычкой к идеологической обработке исторических сюжетов), и отсутствие выводов и обобщений: пусть о Ленине говорят детали, а выводы посетители попробуют сделать сами, и поймут, что не так-то это на самом деле просто. Получилась неоднозначно – но в хорошем смысле этого, так часто используемого сейчас как раз в плохих смыслах, слова.
И за это можно сказать спасибо.
