Такой приговор во 2-м Западном окружном военном суде только что огласил судья Роман Владимиров, признав журналистку виновной в оправдании терроризма за два поста, размещенных в ее телеграм-канале пять и семь лет назад.
Прокурор запрашивал для 66-летняя женщины 6 лет колонии общего режима, однако суд ограничился штрафом в размере 600 тысяч рублей и запретом администрировать интернет-ресурсы (вести блог) на полтора года. На выплату штрафа у Кеворковой есть 60 дней.
Поддержать подсудимую на сегодняшнее заседание пришли ее 88-летняя мама Людмила Михайловна, инвалид II группы, и 90-летний отчим Игорь Михайлович, который перенес инсульт после ареста Кеворковой. До ее заключения они оба были у нее на иждивении. Также в первых рядах зала заседаний обвиняемую поддерживал ее бывший муж, журналист, политик и правозащитник Максим Шевченко, а также несколько ее коллег-журналистов из разных изданий.
Надежда Кеворкова после запроса ею реального и почти максимально возможного срока держалась спокойно и уверенно. В своем последнем слове журналистка сказала:
«Мое дело началось несколько лет назад, когда генерал-майор Морозов написал, что Кеворкова занимается противоправной, террористической и экстремистской деятельностью вместе с соучастниками. Никаких доказательств при этом не приведено. В феврале 2022 году судья Мосгорсуда выпускает секретное постановление, чтобы выяснили, кому я звонила с 2018 года. Выяснилось, что никому подозрительному я не звонила. Уже неделя, как идет СВО, а люди заняты каналом, у которого 800 подписчиков. Проходит год – заместитель начальника Центра «Э» Ахмеджанов пишет письмо директору экспертного учреждения, чтобы тот сделал экспертизу поста про талибов. Обыск у меня проходил без постановления суда. 10 месяцев расследования вообще не было. Удобно — журналисты же все сами пишут, не надо ничего доказывать, остается только написать просьбу нужным людям. Мне обидно за мою профессию, за моих коллег, у которых нет возможности согласовывать каждое слово с юристом. Особенно у тех, которые работают с колес. Да и нет такого количества юристов, которые могли бы это делать. Второй страдающей наукой является историческая наука. В исторической науке тело истории, её содержание излагается не по постановлению суда, а по тем словам людей, которые были осуждены. Разве приговор Сократу перевешивает всё то, что он сделал? В экспертизе даже не сказано, что мой друг убит – о нем говорится, как о живом человеке. Орхан считал мятеж в Нальчике тяжелой ошибкой. При этом он соблюдал и мусульманскую этику, и журналистскую. Мне больно видеть моих родителей, которым 88 и 90 лет. Мне больно, что они видят меня в этой клетке. Мне больно, когда мне различные сотрудники силовых служб обращаются ко мне жестко и грубо. Это мое личное мнение — держать журналиста в тюрьме за написанные им слова это странно. Журналист до своего последнего часа находится в командировке. Моя внучка, которую я даже не успела увидеть, так как она родилась, когда я была уже арестована вся моя семья как будто находится в заключении вместе со мной. Семья страдает больше чем заключенные».
Во время чтения с листа заранее заготовленного последнего слова судья один раз прервал подсудимую, не разрешив ей «слишком далеко и глубоко уходить в историю» и разрешив выступать только по сути уголовного преследования.
Ее адвокат Калой Ахильгов также добавил, после предъявленного обвинения телеграм-канал «Кеворкова» был удален, что исключало возможность дальнейшего ознакомления с его материалами, которые следствие и обвинение посчитали преступными.
