Правосудие именем Божьим

За последние два года своего сана лишились несколько известных в православной среде священников, которые отказались поддержать боевые действия на территории Украины и не стали возносить молитвы за победу российской армии. Впрочем, с преследованиями столкнулись и церковные «ястребы». Последний случай — в середине февраля угроза лишения сана нависла над башкирским иеромонахом Петром. Всякий раз в новостях об этом фигурировал особый орган — церковный суд. Насколько он похож на гражданские суды? И можно ли там добиться справедливости? Редакция «Сота.Право» разбиралась в этих вопросах.

«Огромная дистанция между правилами и нашей жизнью»

Церковные суды в современном виде появились в Русской православной церкви совсем недавно — в 2008 году. Их задача — разбирать дела о нарушении церковных правил: от пьянства до еретических измышлений. Провинившемуся священнику могут вынести предупреждение, запретить в служении или даже лишить сана. 

До конца 2000-х годов по старому, ещё позднесоветскому принципу дела на местах разбирали главы церковных областей — епархий. А также епархиальные советы, это что-то вроде «исполнительной власти». «Тогда судом была воля архиерея, всё основывалось на эмоции и воле принимающего решения епископа», — рассказывает «Соте» православный священник Иван [имя изменено], который много лет работал в епархиальном управлении одного из регионов России. 

Однако при прошлом патриархе Алексии II в РПЦ решили создать свою судебную систему. В 2008 году было принято специальное Положение о церковном суде. Согласно ему, мелкие и очевидные дела должны по-прежнему разбираться главой епархии, а более серьёзные кейсы – передаваться в епархиальные суды. Их решения, в свою очередь, обжалуются в Общецерковном суде, там же разбирают дела, где нарушениях высокопоставленных церковных чинов.

Положение описывает процессуальную сторону: как уведомлять фигуранта, что считать допустимым и недопустимым доказательством, как вызывать свидетелей и по каким основаниям член суда может взять самоотвод. По сути дела это аналог процессуального кодекса. «В частности, указано, что донос [на священника] не должен быть анонимным. Должна осуществляться фиксация нарушения», – поясняет исследователь церковной жизни Даниил Александров.

А вот кодекса материального – подробного и чёткого списка церковных правонарушений и предусмотренных за них наказаний – нет. «Кодекс разрабатывали в предковидные годы в одной из комиссий Межсоборного присутствия, чтобы потом принять на Архиерейском соборе, — поясняет Александров. — Но последний собор у нас был в 2017 году, потом начался ковид, а потом война и невозможность собрать кворум [без представителей Украины]. В результате есть проект, одобренный Межсоборным присутствием РПЦ, но окончательно он так и не утверждён». 

В отсутствие кодекса церковные суды выносят решения, ссылаясь на каноны. Это сборник общеобязательных правил для всех членов Православной церкви. «Каноны очень древние, они друг с другом конфликтуют и будто бы описывают мир, который давно уже умер, — сетует отец Иван, долгое время проработавший в епархиальном управлении, — Из-за этого у нас есть огромная дистанция между правилами и нашей жизнью». 

А судьи кто?

Внимание к церковным судам привлекли «процессы» над священниками пацифистами. В мае прошлого года лишили сана московского священника Иоанна Коваля. Он заменил слово «победа» на «мир» в молитве «О святой Руси», которую священники РПЦ теперь обязаны читать в своих храмах. В начале этого года церковный суд лишил сана протоиерея Алексея Уминского – за отказ читать эту же молитву. 

Но эти случаи скорее исключение для православного правосудия. «В своё время я общался с одним епископом, который был одно время членом общецерковного суда, — рассказывает «Соте» отец Иван. — Он сказал, что подавляющее большинство дел – про второбрачие и пьянство священников. Громких случаев немного». 

Поводом для разбирательства чаще всего становятся «сигналы с мест», поясняет он. Положение предусматривает, что «анонимное заявление о церковном правонарушении не может служить поводом для рассмотрения дела», но это нередко игнорируют. 

«Сигналы» разбирают в епархиальном управлении. Там церковная бюрократия определяет, «что можно решить в ходе разговора или какого-то окрика, а что является более серьёзной проблемой». В последнем случае провинившегося священника могут вызывать для беседы. «Их проводит либо архиерей, либо, секретарь епархии, — продолжает отец Иоанн, — Это такой “премьер-министр” епархии, который даже лучше епископа знает, как идут дела в конкретных приходах. Он вызывает священника, пытается разобраться в чём дело, нет ли оговора, в чём причина проступка, увещевает священника». 

«Прещению [церковному наказанию, — прим. ред.] могут предшествовать всякого рода увещания, — подтверждает священник, знакомый с устройством РПЦ, отец Александр (имя изменено по просьбе собеседника), — Это могут быть обличения, призывы образумиться и так далее. А если всё это не работает, тогда дело может быть передано в епархиальный церковный суд».

По Положению епархиальный суд состоит минимум из пяти человек. Формально епископ в него не входит, но он назначает главу, заместителя и секретаря. Ещё двух членов суда выбирают епархиальным собранием – опять же по представлению архиерея. В итоге священник, который по мнению руководителей епархии совершил каноническое преступление, оказывается в сформированном ими же суде. Кроме того, Епархиальный церковный суд может не избираться специально, а состоять из членов Епархиального совета.

За отсутствием кодекса, «судьи» опираются на церковные каноны. Но разбираются в них далеко не все. «Каноническое право — это самая отсталая наука современного православия», – полагает отец Иоанн. 

В церковном суде нет принципа состязательности — его члены совмещают в себе функции судей и прокурора. Адвокат фигуранту дела не полагается. 

Как полагает журналистка, автор телеграм-канала «Православие и зомби» Ксения Лученко фактически роль суда сводится к легитимации решения епископа. «Это полноценное рабовладение, — настаивает она, [инициация дел о церковных спорах] идёт только сверху, снизу их инициировать невозможно. Положено через суд лишение сана проводить, ну вот они проводят».

Впрочем, другие собеседники редакции с этим не соглашаются. Даниил Александров, считает, что сам церковный суд изначально, в 2000-е годы формировался не вокруг идеи наказания. «Церковный суд как советская власть “не карает, а исправляет”, — поясняет он, — Если человек совершил ошибку, то нужно, чтобы он её осознал и постарался так больше не делать. Каким образом это случится — не так важно. В идеале — чтобы с ним просто поговорили и он сам всё понял, извинился. В церковном суде нет идеи справедливого возмездия. Только восстановление порядка».

Как поспорить с архиереем

Результат разбирательства вступает в силу после утверждения местным архиереем. Если он не утвердит решение, то может вернуть дело на новое рассмотрение. При несогласии с итогом повторного разбирательства архиерей сам принимает временное решение и передаёт разбирательство вопроса в апелляционную инстанцию — общецерковный суд.  

Обратиться туда может и сам фигурант, несогласный с решением «первой инстанции». Впрочем, таких примеров за время существования судебной системы РПЦ накопилось немного — немногим более 50. По подсчётам «Соты», почти в половине случаев решение епархиального суда изменили, а в 8 – полностью отменили. 

Среди тех, кому удалось добиться пересмотра своего дела, был собеседник редакции отец Александр. В 2010 году после конфликта в епархии архиерей отправил его в запрет [то есть полностью запретил совершать какие-либо священнодействия даже в полном уединении, — Прим. ред.]. Причём принял это решение единолично. 

«Когда я подал апелляцию на действие своего архиерея, кое-кто в Патриархии его успокоил, — вспоминает отец Александр, — Говорили, что, мол, дохлый номер, поскольку апелляция подаётся на решение епархиального суда, а жалобу на единоличное решение митрополита завернут. Этот человек ошибся». Священник поясняет, что согласно п. 2 ст. 3 Положения, правящий архиерей самостоятельно является первой церковно-судебной инстанцией – поскольку ему принадлежит полнота судебной власти. Он передаёт дело в Епархиальный суд лишь в том случае, «если оно требует исследования». Поэтому жалобу отца Александра приняли и рассмотрели. 

Общецерковный суд хоть и признал ряд нарушений с его стороны, но не согласился с решением архиерея. С учётом срока, что отец Александр уже провёл под наказанием, с него сняли запрет в служении. По его мнению, это стало важным прецедентом – продемонстрировало, что обжаловать решения архиерея можно.

Как утверждают собеседники редакции, большинство решений епархиальных судов не обжалуется. «Пересмотры [решений епархиальных судов] были, протоколы вы видели, в виде "снижения срока наказания", — рассказывает Даниил Александров, — Я бы с радостью рассказал о какой-нибудь истории, когда совершенно невиновного человека запретили, а он потом доказал свою правоту в Общецерковном суде, его оправдали и с него сняли запрещение. Но я таких не знаю».

Но если дело доходит до апелляции, то бывают и отмены. Так, в 2014 году Общецерковный суд отменил решение 2007 года, принятое архиереем Читинской епархии в отношении священника Владимира Григорьевича Новоспасского. В выписке из решения не уточняется суть дела, но отмечается, что решение епархиального уровня «лишено оснований» по «полной недоказанности обвинений». А также потому что «проведённые [Новоспасским] вне служения 7 лет являются более чем достаточным наказанием в связи с доказанными обвинениями».

Ещё один пример — конфликт в Тобольской Епархии в 2018 году. Тогда клирика Петра Шитикова сняли с должности преподавателя местной семинарии и отправили в Ишимскую епархию. Руководство епархии утверждало, что это не наказание, а обычное распределение выпускника духовного учебного заведения. Но Шитиков опротестовал это решение в Церковный суд и добился его отмены.

Будут другие законы, будет другой суд

Рассчитывать на благоприятный исход в ситуации, когда дело связано с политикой куда трудней. Это хорошо видно по делу отца Иоанна Бурдина, открыто выступившего против действий российских войск на территории Украины. За это гражданский суд признал его виновным в «дискредитации армии», а церковный в «еретическом» пацифизме и запретил в служении. По словам священника, его даже не уведомили об апелляции. «Мне не сообщили о её рассмотрении, с опозданием на неделю прислали решение апелляционной инстанции», — поделился он с «Сотой».

Ещё труднее приходится клирикам Московской епархии, к которой относились Иоанн Коваль, Кирилл Говорун, и Алексей Уминский. «Коллизия в том, что Патриарх – одновременно епископ Москвы, поэтому он сам себе вышестоящая и контролирующая инстанции, — объясняет Александров. — Патриарх (в лице одного из органов Патриархии) осуществляет надзор за деятельностью епархиальных судов, он лично утверждает решения о пожизненном запрете и лишении сана, которые принимают епископы на местах, решения общецерковного суда». Так, 8 февраля он утвердил постановление о лишении сана в отношение Уминского. По иронии судьбы это день памяти репрессированного в 1930-е богослова, который писал «о недопустимости церковного суда по обвинению в политических преступлениях», – отмечает Александров. 

Если бы Алексей Уминский захотел обжаловать решение епархиального суда, дело бы попало к Патриарху. «Дальше дело бы передали в аппарат Общецерковного суда, секретарь суда направил запрос Патриарху, чтобы тот представил материалы дела и ответ на жалобу, а затем дело рассматривалось в Общецерковном суде, – объясняет Александров. – В нём допускается участие архиерея, суд чьей епархии вынес обжалуемое решение, то есть опять же патриарха. Далее суд должен был бы принять решение, а патриарх или синод его утвердить».

Священник, который много лет проработал в епархиальном управлении, полагает, что в таких условиях оправдание Коваля, Уминского и Говоруна для судей московского епархиального суда было бы равносильно прямому вызову Патриарху Кириллу. «Это значило бы оказаться ещё одним подсудимым, в будущем быть лишённым положения, прихода и всего остального. Делая такой выбор, ты подписываешь себе приговор», — констатирует он.

Ксения Лученко напоминает, что судьи московского суда — опытные «церковные бюрократы». По её мнению, яркий представитель такой бюрократии – заместитель председателя московского епархиального суда Владислав Цыпин. Журналистка называет его признанным в РПЦ авторитетом по каноническому праву, но не сомневается, что решение суда было согласовано у руководства. Она отмечает, что Цыпин и представитель московского епархиального суда отец Михаил Рязанцев были хорошо знакомы с Уминским. И, скорее всего, испытали облегчение, когда тот не пришёл на заседание суда. 

Отец Иоанн также считает, что судьи церковного суда при вынесении политически мотивированных решений руководствуются, скорее, бюрократической логикой и легизмом, свойственным и для гражданских судов.  

«Судья оценивает ситуацию на основании какого-то положения, согласно которому формально было неповиновение епископу, – объясняет он. – Епископ приказал читать молитву? Приказал. Молитва не читалась? Не читалась? Вот уже есть состав “преступления”». 

Впрочем, он находит в сложившейся ситуации и повод для осторожного оптимизма. «[Почти] все случаи, о которых мы сейчас говорим — это всего одна епархия, — поясняет он, — Есть ли в других епархиях священники, которые не читают молитву “О Святой Руси” и идут против “курса партии”? Конечно же, есть! Но видите, и архиереи, и суды по-другому смотрят на этот вопрос. Мне кажется, это хороший сигнал, касающийся настоящего и будущего Русской православной церкви». 

Прекрасная РПЦ будущего

Собеседники «Соты» допускают, что церковный суд может стать более справедливым и независимым. Но для этого потребуются серьёзные реформы. «Во всей системе церковного суда, конечно, необходима функция защитника, – уверен отец Александр. – То есть человека, который помогает подсудимому выстроить линию защиты, обосновать канонически свою позицию найти и предоставить суду смягчающие, а то и оправдывающие обстоятельства». 

Отец Иоанн считает, что нужно развивать правосознание внутри церкви, объяснять, священникам, что у них есть права. «Посмотрите, как митрополит Леонид, который в Африке буянил и выполнял любую волю Патриарха, поругался с ним и лишился всех должностей, — вспоминает собеседник редакции, —  Он был важной фигурой, а понял, что его права никак не защищены. Это не единичный случай, когда человек, приходя к Синоду, осознаёт,  что он уже не тот, кто был утром, что уже решения приняты». 

Не менее важная, по его мнению, задача – кодификация православного канонического права, приведение его в соответствие с современной практикой, чтобы «сделать невозможными его вольные трактовки судом».

Ксения Лученко сомневается, что это получится сделать в обозримом будущем. «Даже если мы предполагаем абсолютно благоприятное развитие событий — наличие Прекрасной России будущего и в ней прекрасной РПЦ будущего, вопрос в кадрах — где взять людей такой высокой квалификации в каноническом праве?». Даже если таких специалистов удалось бы найти в Европе, продолжает она, останется проблема с составлением кодекса канонического права для православных.

Для этого «РПЦ будущего» должны выстроиться такие отношения с Константинопольским патриархатом и остальными поместными церквами, при которых можно было бы провести всеправославный собор и начать реформу церковного права и кодификацию на общеправославном уровне. Но, по мнению журналистки, пока это звучит как «маниловщина». «Вопрос не в том, что Кирилл плохой, а все остальные хорошие, – поясняет она. – Сейчас в мировом православии сложились глубокие многолетние противоречия».