Захар Прилепин представил свой новый роман «Тума» на XI Книжном фестивале «Красная площадь».

Среди пришедшей 7 июня на Красную площадь для встречи с любимым автором публики явно доминировали дамы почтенного возраста, что для модного литератора со скандальной славой и претензиями стать вторым Лимоновым не может не быть тревожным сигналом. Не было замечено ни юношей (девушек) бледных, со взором горящим, ни пугающего вида бородатых интеллектуалов в компании помятого вида роковых женщин — естественной аудитории подобных мероприятий. Впрочем, публика была вполне боевита и едва не затеяла потасовку с охраной в предвкушении приобщения к прекрасному-вечному.

Бодро взбежавший на сцену классик поспешил возвестить о поразительном открытии:«Я вот что буквально вчера понял, пораженный: вот у меня вышла новая книга — роман «Тума», в числе основных персонажей — Степан Тимофеевич Разин. Сегодня у нас седьмое число — 7 июня. А Разина казнили шестого. Мы находимся с вами на Лобном месте, где в этот день — вернее, вчера — казнили примерно 350 лет назад Степана. Поэтому, Степан Тимофеевич, если вы нас слышите, мы про вас помним. Вся эт странная магия цифр, в которую я обычно не верю, она сложилась в необычайную для меня картину. Потому что два года назад, шестого мая, я взорвался. А на седьмое июля, через месяц, мне 50 лет. Поэтому я такое сосредоточие разнообразных чисел: шестерки, семерки и еще к тому же на Лобном месте».Прилепин допустил сразу две фактологические неточности: Степана Разина казнили не 6, а 16 июня (по новому стилю), причем не на Лобном месте, а на Болотной площади. Несмотря на все мрачные легенды и славу места зловещего, единственным казненным (как раз в XVII веке) на Лобном месте за всю историю считается ересиарх-раскольник Никита Пустосвят (предтеча Никиты Михалкова?). Местом же публичных экзекуций в Москве являлась Болотная площадь – другое знаковое место современной российской истории.

Сам Прилепин так объяснил публике название нового романа: «Тума´ – метис, полукровка, ребенок, рожденный от русского казака, который взял где-то девушку из другой страны, полонянку. Как правило, она была турчанкой, либо крымской татаркой, нагайкой, персиянкой, еврейкой... Безусловно, дед Григория Мелехова из романа «Тихий Дон» – тоже тума. Про Степана Тимофеевича Разина даже в документах говорится, что он был тумой». Впрочем, еще Прилепин упомянул о двояком значении слова: «Тума´ - предатель, изменник».

Автор поведал, что  с 2014 года, со времен «Обители», 11 лет, не писал больших художественных романов: «Не до больших книг было все это время: тихонько брели от похорон до похорон. Хоронили золотых товарищей. Вольных и гулевых, самых ярких и бесстрашных».Впрочем, тихонько бредя по колено в слезах и крови, «от похорон до похорон», Евгений Николаевич (настоящее имя Захара — ред.) умудрился опубликовать более десятка книг, в частности: автобиографический роман «Некоторые не попадут в ад» (2019); «Собаки и другие люди» (роман в рассказах, 2023); «Ополченский романс» (сборник рассказов, 2020); биографии, сборники эссе и малой прозы. А также: в 2017 года принять участие в президентских внутрипартийных выборах «Левого фронта» (уступил Павлу Грудинину); войти в состав штаба Общероссийского народного фронта (из-за этого был изгнан из «Другой России» ее основателем Эдуардом Лимоновым); стать председателем партии «За правду»; стать сопредседателем партии «Справедливая Россия — За правду» (наравне с Сергеем Мироновым и Геннадием Семигиным); баллотироваться в Госдуму VIII созыва и даже в ходе работы «Группы по расследованию антироссийских действий» (ГРАД), чьи участники вызвались «зачищать культурное пространство» от всех активно или пассивно не поддержавших военное вторжение России на Украину, поучаствовать в коллективном доносе, составленном на порядка 150 «агентов иностранного влияния и их пособников».

Среди «пособников» оказалась и издававшая книги Прилепина Елена Шубина – глава «Редакции Елены Шубиной» издательства «АСТ», которой он во многом обязан своим писательским брендом. Ну, и, само собой, повоевать на Донбассе.:«Я знаю, что я делаю все правильно. Конечно, (совесть – ред.) беспокоит. Я думаю, как мне с этим потом иметь дело. Что бы там ни говорили, но я управлял боевым подразделением, которое убивало людей. В больших количествах. Я это знаю хорошо, и как мне потом с этим разбираться?.. Эти люди просто умерли, они просто лежат в земле, они просто убиты. И их много. Просто ни одно подразделение из донецких батальонов по показателям не могло сравниться с моим батальоном. Все, что мы делали, — это голимый беспредел, что мы вытворяли. Это меня особенно смешит в контексте наездов на меня». (интервью Алексею Пивоварову, 2019)Впрочем, не все так ужасно касательно донбасской эпопеи Прилепина, есть и другие откровения очевидцев и современников: Эдуард Лимонов: «Прилепина считали выскочкой, и таковым он и был. Рассказывают что позировал в окопе телеканалам, не живя в этом окопе, войдя в него за 15 минут до журналистов. <…> Наше пошлое время должно было породить такого, как Прилепин. Ну и породило».

Игорь Стрелков (Гиркин): «Прилепин – жулик, который ради политического пиара придумывает себе несуществующие подвиги на Донбассе… Он не воевал, а просто пиарился. В основном все его боевые действия шли по донецким ресторанам».И все бы было замечательно, но в мае 2023 прогремел взрыв, на государственника, полководца и классика было совершено злодейское покушение.

«Как бы дико это ни звучало, но, чтоб я написал «Туму», мне пришлось попасть в больницу с переломанным позвоночником, со сломанными в девяти местах ногами, с обширной черепно-мозговой травмой и так далее и тому подобное. Это меня временно угомонило. (Кстати, да. Первой с момента покушения публикацией автора стала добрая детская книга о животных «Собаки и другие люди» – ред.)

Как раз выпало два года на то, чтоб написать о человеке, в котором и Пушкин, и Есенин, и Шукшин, и много еще кто видели разгадку национального характера России.

И, видимо, так сильно контузило классика, что внезапно он заявил о своих донских корнях: «Я человек, выросший на верхнем Дону, и по трем родовым линиям (отцу, матери и Святому духу? – ред.) у меня все с Дона». Хотя официальная биография утверждает, что родился Прилепин в 1975 году в селе Ильинке Рязанской области, В 1986 году семья переехала в город Дзержинск Горьковской (Нижегородской) области, что от Дона далековато. Впрочем, в склонности к мистификациям Прилепин был замечен давно. Например, в его родной Нижегородской области многие уверены, что настоящим именем классика является Евгений Лавлинский, под которым он известен как главный редактор регионального отделения «АПН – Нижний Новгород». Сам же Прилепин утверждает, что этот псевдоним он взял по фамилии бабушки (снова привет, тихий Дон – ред).Но, собственно, кратко о самой книге: Редакционная аннотация на задней обложке возвещает: «Здесь — жизнь, вместившая несчетные воинские походы и великие любови. Здесь явлена человеческая воля, преодолевающая ад.

Время действия — XVII век. Место действия — казачий Дон, Россия и ее кровоточащие украйны, Крым и Соловецкий монастырь… Среди персонажей — братья Разины Степан, Иван и Фрол и отец их Тимофей, царские бояре и османские беи, будущий патриарх Никон, атаманы Войска Донского, есаулы и казаки: самые яркие люди своей эпохи.

Перед вами книга, где прошлое становится явью: это больше, чем легенда, — это правда. Читатель без труда узнает каждого персонажа как своего близкого и поймет ту жизнь как свою: здесь описаны наши предки, переживавшие те же самые страсти, что переживаем сегодня мы.

…В этом эпическом, написанном на восьми языках, изумляющего масштаба романе можно запропасть, как в самых любимых книгах юности».Все это можно забыть. Это просто маркетинговый текст. Несмотря на все ранее озвученные автором параллели с Д’Артаньяном, капитаном Морганом и «Островом сокровищ», книгу, увы, никак нельзя отнести к авантюрно-историческому роману. Сюжет никуда не торопится, повествование медленно и тягуче тянется, как время в больничной палате, перемежаясь бесконечными флешбеками и реминисценциями, кружась среди архаичных метафор описания всего на свете: «степь трудно дышала», «солнце цедило медленный чад», «девичий смех смешнее и дороже: им умываться можно», «давил из себя голос, как смолу», «вода мелко рябила, будто ее солили». Повествование, действительно, затягивает ожиданием начала обещанных бурных событий, которые никак не наступают. Не будет ни утопленной в Волге персидской княжны, ни зарева пожаров русского бунта «бессмысленного и беспощадного», ни страшной казни через четвертования, пусть, даже и на Лобном месте, как считает автор: Прилепин решил писать трилогию и оставить все это на потом (может быть).

Книга вообще напоминает какой-то хаотичный вернисаж, где вы не увидите заявленных эпических батальных и исторических полотен (разве что некие эскизы) и будете вынуждены бесконечно разглядывать сваленные в кучу пейзажи, натюрморты и картины бытовых сцен — скот, поминки, базар, рыбалку. Особо стоит отметить портреты героев, как будто сошедшие с холстов Модильяни, Арчимбольдо и ранних кубистов: «Лицо отцовское было тесано сильными махами: нос, рот, лоб. Все углы виднелись четко: бровь поднимал — и возникал угол, сжимал челюсть — и скула давала другой угол…». Об упомянутых в аннотации восьми языках стоит отметить, что какого-то лешего Прилепин решил дать прямую речь персонажей на татарском, турецком, польском, украинском, сербском и далее языках (с переводом на русский). Вся эта переданная транслитом языковая полифония откровенно рябит в глазах и вместо многоголосой симфонии звучит какой-то дикой какофонией и вавилонским смешением языков. Видимо, прием этот Прилепин подглядел в экранизации Эжи Гофмана романа Генрика Сенкевича «Огнем и мечом» (кстати, тоже о событиях близких по месту и времени), где персонажи изъясняются на родных языках. Но в кино это вышло действительно атмосферным, в прозе же – не очень. Забавно, но роль украинского национального героя, казака Ивана Богуна, в упомянутом фильме сыграл российский актер Александр Домогаров, буквально на днях включенный «Форумом свободной России» в санкционный «список Путина».Подхалимы ожидаемо уже поспешили сравнить «Туму» с «Тихим Доном»: «Литература вновь возвращается к неизжитому. «Тума» и «Тихий Дон». Прилепин и Шолохов. Эти два текста будут сравнивать – и не только по очевидным причинам. Из-за масштабности и глубины».

Но более адекватным сравнением представляется написанный в сходных условиях и состоянии «Ноктюрн» Габриэлле Д'Аннунцио». Во время крушения самолета Д'Аннунцио получил контузию, которая грозила ему полной потерей зрения. Чтобы не лишиться возможности видеть, он должен был по предписанию врачей провести около трех месяцев, лежа в полной темноте практически без движения. Не желая сойти с ума, он вслепую – строка за строкой – делал записи на небольших полосках бумаги, фиксируя события, мысли, ощущения. Впрочем, у иконы декаданса, протофашиста и будущего команданте Фиуме и видения вышли поярче, и метафоры поизящней (и амбиций поменьше, что удивительно). И тут возникает нешуточный вопрос: как Прилепин собирается дописывать оставшиеся части трилогии, чтобы вновь вжиться в образ? Ведь значительную часть первого тома эпопеи Разин (подобно автору) пребывает в покалеченном и полуобездвиженном состоянии, предаваясь всевозможным и скрупулезно автором описанным болезненным ощущениям. Первым значительным действием героя стало самостоятельно справить нужду в лохань. Пресловутые  Д’Артаньян с Флинтом нервно курят в сторонке, такие «приключения» Дюма и Стивенсону даже и не снились… «Родниковая речь. Сказочно-былинное переплетение языков, времен, людей…».

Но оставим роман на суд будущих читателей и вновь перенесемся на Красную площадь. Классик наш выглядит цветущим и вполне здоровым (физически) и, как встарь, несет благодарной публике бодрую ахинею, заявив, что, мол, никакого-такого прогресса не существует: «Напрасно мы думаем, что отличаемся от людей XX, XIX или X века. Это все полная блажь. Мы точно такие же, у нас те же самые эмоции, та же самая эстетика и даже этика примерно та же. Я прочитал весь свод текстов древнерусской и средневековой литературы. Когда ты их спокойно, вдумчиво, долго читаешь, усваиваешь этот лад речи, то вдруг начинаешь понимать, что шутки этих людей, их понятия, поведение, влюбленности точно такие же, как у нас. И даже геополитическая ситуация та же: Россия – через 33 года после смуты, как и сейчас. Россия начинает задумываться, взять ли ей Украину под свое крыло, она называлась иначе тогда, Запорожское войско. Одни бояре говорят, “не надо”, другие – “возьми, царь-батюшка, хохлачей под свою руку”. И начинается такая война, что, мама, не горюй. Это все происходило так же, как у нас сейчас. И сегодня тут ничего не приходится придумывать. Все рифмуется само по себе…»

И здесь мы отчасти вынуждены с классиком согласиться. К сожалению, надо признать, что технический прогресс, чтобы там ни вещал Прилепин с Лобного места, никто не отменял, и он драматически вырвался вперед по отношению к прогрессу человеческой души и общественных отношений. Люди с менталитетом времен пищалей, бердышей и походов за зипунами получили доступ к технологиям и средствам уничтожения цифровой эпохи. Первый культурный шок от подобного когнитивного диссонанса был вызван Первой мировой войной. Затем, увы, успокоились. Более того, благодаря пропаганде и массовой культуре, наблюдается даже значительный регресс, например, неожиданный ренессанс давно забытой риторики времен религиозных войн с их эсхатологическим противопоставлением Света и Тьмы.

Совершенно немыслимое дело для просвещенных XVIII и XIX столетий, когда войны велись согласно максиме фон Клаузевица: «Война есть продолжение политики, только иными средствами. Война подчиняется политическим целям, которые приводят к ограничению ее абсолютной природы». И никому в голову не приходило объявить враждебную сторону «воинством Антихриста».

Еще Прилепин похвастался, что его помощники проследили в архивах его родословную вплоть до XVII века и обнаружили аж двух Прилепиных, ходивших походом на Крым. К сожалению (или к счастью), эти пращуры классика литературных записей не оставили. Стоит надеяться, что помощники литератора не докопаются до прилепиных-питекантропов, живших в счастливые времена, когда все споры решались ударом дубины по темечку с последующим поеданием оппонента. Ведь и их он с радостью признает «такими же, близкими и родными».Но не только их. Во время разговора о романе Прилепин внезапно выдал политическое кредо с осторожным, вскользь, упоминанием покойного Пригожина.

«Два этих полюса: с одной стороны — великие государственники, такие как Грозный, Петр, Сталин, а с другой стороны — великие бунтари, на которых так или иначе, конечно же, ориентируется любой народ. Все знают про Спартака, про Че Гевару, но такие есть, я уверяю вас, и в Китае, и в Индии. И вот свои варианты чередуют везде, потому что в любом выжившем народе есть всегда вот эта больная жилка, которая требует справедливости. И она фокусируется в каком-то человеке, который обеспечивает эту справедливость, передает надежду на эту справедливость — это совершенно нормально. Вот я и радикально это формулирую: вся Россия не может строиться вокруг фигуры жандарма — это неправильно. Это что-то очень важное упускает из нашего национального характера. Я, причем, сам прекрасно отношусь к жандармам... Я сам жандарм-омоновец, в конце концов. Тем более с какой скоростью у нас некоторые персонажи как бы из жандармов условных обращаются в бунтари, а потом обратно. В конце концов, Дзержинский — это, между прочим, профессиональный революционер, а потом небывалый государственник. Ну и так далее. Мы все помним недавно человека на одну букву с моей фамилией, который взял и внезапно из государственника обратился в бунтаря».Здесь «жандарм» Прилепин забыл упомянуть о своем членстве в НБП и «Левом фронте», и об учебе в в «Школе публичной политики», основанной фондом «Открытая Россия», и тем более об учреждении вместе с Сергеем Гуляевым и Алексеем Навальным национал-демократического движения «Народ», Зато призрачно намекнул, что внутренне готов и к дальнейшим переобуваниям-трансформациям. Собственно, на это же намекает и второе значение презентуемого романа: «Тума – предатель, изменник».А тем временем недалеко от главной сцены, на Лобном месте, выстроилась длиннющая очередь на автограф-сессию другого неизменного хедлайнера книжного фестиваля «Красная площадь» — Дарьи Донцовой. Два главных писателя страны обречены до конца времен пребывать в вечном единстве и соперничестве. Вот такой «конец истории», «вечное возвращение» по-русски.