Эчеленца, прикажите!
Аппетит наш невелик.
Лишь заданье нам дадите, —
Всё исполним в тот же миг.
Публичный спор журналистов между собой – не лучший жанр, но сегодня к нему необходимо прибегнуть, потому что «Коммерсант» совершил недопустимое – и этически, и профессионально.
После оглашенного в пятницу фактически пожизненного приговора в 17 лет 60-летнему главе исламского религиозного издательства «Умма» Асламбеку Эжаеву «Коммерсант» выпустил материал об этом деле. Текст не просто бездоказательно обвинил Эжаева в ряде новых преступлений, но и нарушил базовый принцип журналистики – не предоставил слово «второй стороне», то есть самому Эжаеву. Мы могли бы пройти мимо этой статьи «Коммерсанта», если бы не знали, что она стала скрытым ответом на наш материал из суда. Поэтому мы вынуждены подробно и по абзацам разобрать этот текст, показав его заказной характер.
Но перед этим – важная оговорка: представителей «Коммерсанта» в пятницу не было в суде: на последнем слове Эжаева и в момент оглашения приговора. А теперь – к делу.
«Ъ» стали известны подробности расследования, проведенного ГСУ СКР по Москве», – пишет «Коммерсант», сразу задавая тональность статьи. Она основана даже не на приговоре, а на чистом «силовом» сливе.
Здесь важна хронология. В 14.42 на сайте «Коммерсанта» выходит достаточно подробная и объективная новость о приговоре со ссылкой на «Соту». В ней упоминается в том числе следователь Альбина Брагинская, по словам Эжаева, сообщившая ему о том, что дело против него о якобы финансировании ИГИЛ носит заказной характер.
В 17.34 на сайте появляется уже совершенно иной текст: в нем ни о каких двух сторонах больше не идет речи, ссылки на источники полностью пропадают, а о следователе Брагинской мы слышим только комплиментарное «молодая» (деталь, не имеющая никакого отношения к сюжету и неуместная, если не иметь в виду прямую лесть).
Что же именно «Ъузнал» (стандартная формулировка издания для эксклюзивов)?
«После задержания Асламбек Эжаев свою вину категорически отрицал, лишь сетуя на то, что его вовремя не предупредили и он не успел перебраться из России в Турцию или Францию, где имел виды на жительство».
Еще одно преступление Эжаева? Уж не иноагент ли этот пожилой чеченец? А если нет – то в чем смысл этих сведений в статье?
«Потом, посоветовавшись с адвокатами, обвиняемый издатель от дачи показаний и вовсе отказался, сославшись на ст. 51 Конституции, позволяющую не свидетельствовать против себя».
«И вовсе». Маленькая стилистическая деталь, сразу формирующая негативное отношение к герою текста. Какие показания Эжаев давал до этого, Ъ почему-то не узнал.
«Между тем с помощью Росфинмониторинга и других спецслужб в ГСУ СКР установили, что противоправной деятельностью Асламбек Эжаев занимался с 2012 года и вплоть до задержания. При этом издатель, считает обвинение, аккумулировал деньги, поступавшие к нему за якобы проданные книги, а затем вывозил их наличными в Турцию или снимал со своих счетов за границей, передавая курьерам, перевозившим финансы в Сирию».
Тут сразу букет противоречий.
Первое: трудно поверить, что сотрудники «Коммерсанта» не знают, что Росфинмониторинг не может отследить снятые наличные деньги. Однако даже допустив, что деньги действительно снимались с зарубежных счетов (были же и «другие спецслужбы», помимо Росфинмониторинга), мы не видим ни малейших доказательств их передачи в Сирию.
Второе: «издатель аккумулировал деньги, поступавшие к нему за якобы проданные книги…» Так издавал Эжаев литературу или нет? Спойлер: далее в статье выяснится – издавал (и это тоже поставят ему в вину).
Третье: где же информация о курьерах, которых получали от Эжаева средства? Где их имена на страницах «Коммерсанта»? Их нет? А почему?
«Полностью объем финансовых операций проследить не удалось, но, по оперативным данным, он мог быть гораздо больше, чем установили следствие и суд. При этом издатель не забывал и о себе: у Асламбека Эжаева было множество объектов недвижимости, в том числе…» (эту фразу мы процитируем до конца чуть ниже).
Итак, вездесущему Росфинмониторингу удалось отследить все наличные деньги и зарубежные счета… Но не все. Следствие, суд – все это отступает перед «оперативными данными». В деле, которое расследовалось практически год. Убедительно, не правда ли?
А вот теперь закончим и фразу о недвижимости. Где же Эжаев, потративший десятки миллионов на ИГИЛ, покупал «множество объектов недвижимости»? Не забудем, выше его обвинили в том, что он имел право жить в Турции и Франции. Множество объектов, оказывается, были… «в Раменском городском округе Подмосковья». Подсчитать эти дома профильное экономическое издание не смогло.
«Ряд свидетелей со стороны обвинения дали показания о том, что он присягнул на верность лидерам террористов, но соответствующая видеозапись и другие подтверждения не нашлись».
Если бы «Коммерсант» все же указал, что слушал нашу запись последнего слова Эжаева, то должен был бы отметить, что 12 из 15 свидетелей обвинения были засекречены – верный признак фальсификации дела. Но даже без этого видна вся манипулятивность фразы: вброшено обвинение – и тут же говорится, что оно не имеет ни малейших доказательств. Ложечки нашлись, но осадочек остался.
«Представ перед судом, Асламбек Эжаев изменил свою позицию, перейдя к активной защите. Выступая с последним словом, он клялся в том, что не связан с боевиками, и завещал сыновьям восстановить свое доброе имя. Участники расследования, в свою очередь, говорят, что шансов на это нет, а вот на то, чтобы обвиняемому стать фигурантом новых дел,— предостаточно».
Нет ли в этом признаков преступления – активная защита! А если нет – в чем смысл этой фразы, кроме очернения? Дальше остается лишь вновь указать на отсутствие ссылки на «Соту» при цитировании последнего слова Эжаева и добавить, что применена очередная манипуляция: шансов на оправдание нет, но в то же время шансов на новые дела предостаточно. Лексика резко выходит за рамки объективной, а доказательств по-прежнему никаких.
«Сами произведения, издаваемые «Уммой», также вызвали вопросы. В ГСУ СКР сообщили, что по заключению экспертов их признавали экстремистскими, однако издатель менял названия, переиздавая запрещенные книги. Их изымали потом в колониях, где отбывают сроки осужденные за совершение преступлений террористической направленности».
Традиционно для этого текста «Коммерсант» не приводит ни одного примера «запрещенной литературы», хотя мы могли бы напомнить ему, что именно из-за книг «Уммы» Кадыров грозил уйти в отставку – если государство не отменит решение суда об их запрете.
Остается и другой вопрос: книга оказалась в колонии, где держат «террористов»: она оказалась у них или в библиотеке колонии? «Террористы» ее читали или просто могли взять? И все это уже не говоря о том, что запрещенная литература (тем более религиозная) – нонсенс для здорового общества сам по себе.
И, наконец, финал: «Представители защиты издателя были недоступны для комментариев».
Так «Коммерсант» попытался оправдать свой слив, написанный, вернее полученный в спешке через три часа после выхода нормального материала. Текст, ставший ответом на нашу новость, отвесивший комплимент посадившей издателя следовательнице, с издевкой процитировавший последнее слово Эжаева и подвергший беззащитного сейчас мужчину бездоказательным обвинениям.
Мы искренне надеемся, что у журналистов «Коммерсанта» осталось понятие о профессиональном достоинстве, которое позволит им публично отречься от позорящей их статьи, и готовы опубликовать их заявление.
