В прокат вышла первая экранизация романа Льва Толстого «Семейное счастье», снятая женой одного из нынешних Толстых – праправнука писателя, так сказать, плода непростого семейного счастья самого Льва Николаевича. Обозреватель «Соты» посмотрел новинку и удивился, до чего сцены семейной жизни местами близки к фильмам ужасов.
«Семейное счастье» – ранний роман Льва Толстого, написанный почти за пятнадцать лет до романа о семейном несчастье Анны Карениной. Произведение это достаточно короткое, в центре внимания которого – тонкие психологические нюансы отношений молодой героини с ее зрелым мужем (Толстой, любивший пускать в дело все свои жизненные переживания, творчески переработал собственную влюбленность в Валерию Арсеньеву – пришлось сочинить целый роман, чтобы порассуждать, что из этого брака могло бы выйти).
Строго говоря, экранизация не совсем уж первая – был еще фильм-спектакль 1971 года с Маргаритой Тереховой в главной роли, но полноценная кинолента – конечно же, совсем другое. Нынешнюю версию снимала Стася Толстая, к толстовскому клану имеющая отношение по мужу, Ивану Толстому, прапраправнуку того самого. У режиссерки это вторая крупная работа – первой было не слишком вдохновившее зрителей два года назад «Тайное влечение» (тоже, кстати, про отношения юной барышни и зрелого мужчины).
Материал не так уж прост, как может показаться: в романе Толстого мало что происходит, даже диалоги короткие, а напряжение держится на том, что даже толком не проговаривается. Семнадцатилетняя Маша после смерти матушки живет с маленькой сестрой и старой горничной (которая и заменяет ей в это время мать) в имении, куда постоянно наведывается назначенный опекуном друг отца Сергей Михайлович. Он, конечно, порядочен, добр, умен, тактичен и все такое прочее (Толстой явно описывает самого себя), а других мужчин Маше на глаза и не попадается, так что она предсказуемо влюбляется, вполне взаимно (какой герой, живущий с властной маменькой и не имевший в прошлом романов, смог бы устоять перед юной влюбленной девушкой?). Семейная идиллия в деревне длится недолго: героиня начинает скучать, муж везет ее в Санкт-Петербург, где светская жизнь разрушает прежнюю близость. Но в итоге ничего драматического не происходит, пик напряжения – сцена, в которой героиня почти позволила поцеловать себя поклоннику, но вовремя вспомнила, что она жена и мать. Ни тебе скачек, ни адюльтера, ни суицида – в конце Маша констатирует, что юношеская страсть сменилась более спокойной любовью к отцу ее детей, и все в общем-то хорошо, хоть и не так, как хотелось – добро пожаловать в обычную взрослую жизнь.
И вот как прикажете такое экранизировать? Конечно, сценаристка и режиссерка вынуждена здесь достраивать сюжет, наполняя его отсутствующими в романе сценами.
Первая же сцена, в которой Сергей Михайлович (Евгений Цыганов) выуживает Машу (дебютная роль Евгении Леоновой) из мутного деревенского водоема, где она ныряла с трубкой и маской, сразу дает понять, что перед нами не буквальное прочтение классики, а легкое ее осовременивание. Далее следует чаепитие героев на веранде, в процессе Сергей Михайлович и Катя напиваются наливками и, покачиваясь, идут гулять вместе с воспитанницей, под бормотание опекуна «Девчонки, я так давно так здорово не пел…». Сцена, от которой моралист-Толстой (хоть и сам по молодости способный напиться) должен ворочаться в гробу.
Но далее все выглядит более традиционно и, в общем-то, неплохо. Старая усадьба, заросший сад, лирические сцены, удачно выстроенные из фрагментов толстовского текста или додуманные; чуть более современные, чем сам текст, но убедительные диалоги – все органично и за происходящим интересно наблюдать.
Правда, заметна традиционная беда Евгения Цыганова – он прекрасно играет там, где от героя требуется спокойствие, невозмутимость, малость растерянности и немного иронии, но в сценах, где нужно бурное проявление чувств, его эмоции выглядят ненатурально. Наверняка актер мог бы в этих сценах сыграть лучше (смог же в «Мастере и Маргарите»), но режиссерка не сумела из него вытянуть нужный градус эмоций в сочетании с достоверностью их проявления. В результате в минуты сильных переживаний немолодой муж выглядит скорее как Каренин – бестолково-страстный, напыщенный, смешной.
Зато первая роль Евгении Леоновой явно удалась – она убедительна и в роли совсем юной девушки, еще не определившейся со своими чувствами, и в роли молодой супруги, взбалмошной, импульсивной, обиженной на мужа непонятно за что.
А еще хороша маменька героя в исполнении Ирины Розановой – в книге ей посвящена пара абзацев, здесь же для нее продумали непростой характер, очень оживляющий первую половину фильма.
Что удивляет, так это антураж. Вроде бы все по канону: усадьба Маши, потом соседняя усадьба ее супруга. Только в книге это обитаемые места, населенные прислугой, дворовыми и посещаемые крестьянами, а в кино герои живут в глуши полными отшельниками и создается ощущение, что за пределами их уединенных усадеб нет никакого человечества. Сцена венчания героев выглядит пугающе – пустой и в меру разрушенный храм, словно Маша и Сергей провалились в заброшенное село конца XX века, а перед ними почему-то вместо аналоя канон с поминальными свечами (попробуйте догадаться, это Стася Толстая плохо разбирается в церковном антураже или на что-то намекает?). Переезд к маменьке тоже не приближает к человечеству – в мрачной усадьбе с жутковатой будущей детской, где героиню в сумерках пугают «родильным диваном», обитает кроме самой маменьки лишь пара слуг довольно странного вида. Супруг иногда отправляется «по делам», а Маша остается одна в этом глухом углу, где свекровь раскладывает по ночам пасьянс и объясняет – надо родить ребенка, вот и будет чем заняться.
Честно говоря, к этому моменту атмосфера ленты все сильнее напоминает ужастик «Другие», в котором умершая, но не желающая знать об этом героиня Николь Кидман коротает с убитыми детьми безвременье в мрачном поместье, превратившемся в филиал чистилища.
Атмосферу готических ужасов не разрушает даже переезд семейной пары в Санкт-Петербург – потому что в ленте мы никаких примет Петербурга не видим. Это просто абстрактный город, в котором потрепанная кузина Сергея Михайловича таскает Машу по балам и знакомит с маркизом, который немедленно начинает волочиться. В кадре, конечно, появляются люди, но выглядят и ведут они себя так странно, что усиливается ощущение фантасмагории. На балу вполне современно отплясывают под песню «Поцелуй меня – моя просьба к ней, я еще люблю, наклонись ко мне», а раут у маркиза превращается прямо-таки в разнузданную оргию в замке графа Дракулы (зато понятно, почему супруг Маши все это не одобряет – да кому бы понравилось!). Хотя гости с лицами, закрытыми белой тканью, намекают, видимо, на толкование фильма через картину Рене Магритта «Влюбленные».
Сцена дня рождения Маши с вручением подарков на лужайке выглядит как фрагмент фильма «Меланхолия»: будто бы недалек конец света и все гости если не умерли, то вот-вот умрут. Объяснение с маркизом в бассейне на вилле, видимо, призванное наглядно передать на экране скрытое половодье чувств, вызывает в памяти уже другой ужастик – «Темные воды»: вот промокшая героиня шлепает сырыми ногами навстречу мрачному супругу…
Беда не в том, что в сюжет из середины XIX века вставили современные реалии (хотя этот прием уже поднадоел). Беда в том, что вставки смотрятся слишком неестественно. Если бы такое происходило на сцене, сценическое решение было бы понятно, но в фильме эти пляски в саванах и синхронное плавание сбивают с толку.
И в чем цель такого неровного «осовременивания»? Приблизить сюжет к современному зрителю вряд ли удалось – то, что показано в кадре, зрителю ничуть не ближе первого бала Наташи Ростовой. Поиграть с классикой? Когда в очередной раз экранизируют знакомый всем до последней точки роман Джейн Остин, можно делать героев хоть афроамериканцами, хоть алкоголиками, – это будет восприниматься как новое прочтение вошедшего в массовую культуру сюжета. Но роман «Семейное счастье» не так уж широко известен, многие зрители, вероятно, даже не заглядывали в первоисточник, тут не над чем иронизировать, нечего обыгрывать, эта история еще никем не была показана.
Опять-таки, если уж осовременивать, уместнее было бы просто перенести сюжет полностью в другую эпоху. Как, например, поступил некогда с «Борисом Годуновым» Владимир Мирзоев (вот там сцена объяснения Самозванца и Марины Мнишек в бассейне смотрелась вполне естественно). Но в этой картине вторая половина уж очень диссонирует с первой, пытавшейся притворяться реалистичной. Разве что такова и была режиссерская задумка: в Петербурге надо было показать героев странными и ненатуральными?
А потом фильм стремительно заканчивается. Как и первоисточник – возвращением в деревню, и – в отличие от первоисточника – рождением ребенка. Это в романе детей у героини родилось аж двое, но отношения супругов они не упростили (даже бездетный Толстой подозревал, что так просто семейные проблемы не решаются). В кино все оказывается проще и банальнее: всего лишь надо было завести малыша, как советовала маменька, вот все и наладилось.
Что ж, финал вполне в духе современности.
