Выставка «Спасители. Пути спасения» посвященная «праведникам народов мира» и приуроченная к неделе памяти жертв Холокоста, занимает в ММОМА два небольших зала. «Праведниками» называют людей нееврейского происхождения, которые, рискуя собственной жизнью, спасли или попытались спасти жизнь еврею во времена Холокоста. Звание «Праведника народов мира» присуждается израильским Институтом Катастрофы и героизма «Яд ва-Шем», имена признанных «Праведниками» увековечиваются на Горе Памяти в Иерусалиме, а самим признанным вручают именную медаль и почетную грамоту.
Корреспондентка SOTA посетила выставку, чтобы понять, как в военной России говорят о трагедии Холокоста на фоне вырезок из одесских газет и украинских топонимов.
В одном из залов приглушенный свет, прохладно. Посетителей нет. Работница музея зевает и, поеживаясь, застегивает кардиган. В этом зале расположилась инсталляция из девяти почти метровых изображений знаковых для грузинских евреев личностей и символов, выписанных с помощью обжига прямо на маце – традиционном еврейском хлебе. Маца лежит поверх светодиодных экранов, теплый свет сочится сквозь трещины в сгоревшем хлебе, добавляя изображениям образности. Символы на маце посвящены еврейским беженцам из южной и центральной России, спасшимся в Грузии во времена Второй мировой; Михаилу Кедия, сохранившему с помощью поддельных документов жизнь тысяче евреев и в рамках экспозиции названным «грузинским Шиндлером»; камню основания, древней столице Грузии Мцхете, где, согласно преданию, разговаривали на шести языках, в том числе не иврите; слову «Шабати» (суббота на грузинском) – символу влияния еврейской культуры на названия грузинских дней недели; ожиданию Алии, двум «Праведникам» и Сабе Клдиашвили который погиб, спасая евреев во время волны еврейских погромов в октябре 1905 года. Изображения обрамляет тревожная музыкальная композиция, написанная Ильей Рубинштейном, со знаковым названием «Исход».
Второй зал посвящен спасшимся евреям России и тем, кто их спасал. Но обилие упоминаний Украины не позволяет выпасть из современного контекста и погрузиться в историю. По стенам развешаны укрупненные фрагменты одесских газет с антисемитскими объявлениями и статьями о судах над прятавшимися евреями и теми, кто их скрывал. В центре зала просторная круглая целла (этим словом, обозначающим внутреннее пространство античного храма, называют инсталляцию организаторы), покрытая, словно чешуей, черно-белыми табличками на одной стороне которых спасители, на другой – спасенные. Каждую табличку можно вынуть из ячейки, взять в руки и прочитать. Внутри целлы видеоэкспозиция. Пожилая женщина с короткими волосами в белой кофте чуть запинаясь и сжимая ладонью ладонь рассказывает, как в газете вышло объявление, согласно которому «люди еврейской национальности должны явиться в помещение тюрьмы, зарегистрироваться и отправиться в определенные места».
Историю про гетто продолжает пожилой мужчина. За ним повествование подхватывает совсем старенький дедушка, он с трудом говорит, каждое слово ему приходится практически выкрикивать: «9-го сентября в шесть часов утра все евреи, проживающие в городе Кисловодске, должны взять на двое суток продовольствия, вещей самых ценных и прибыть к шести утра на станцию Товарная». Повествование продолжает разворачиваться от героя к герою. Женщина вспоминает территории кирпичного завода в Феодосии, куда свезли евреев. Мужчина вспоминает, как соседка, присматривающая за ним в отсутствие матери, от страха прятать у себя маленького еврея вывела его мальчиком в поле и оставила там. «В отличие от Украины Беларусь отличается тем, что там с приходом немцев сразу образовались партизанские отряды», – кричит дедушка.
Помимо проектора внутри целлы в зале расположены ещё три ниши с видеоинтервью. Звуки всех интервью и музыкального оформления смешиваются в единую какофонию, и услышать, о чем говорит старик на крайнем экране, невозможно. Скучающая смотрительница музея помочь не может, но обещает передать просьбу поправить звук техникам. Заходят юные девушки.
– Это че нахуй?
– Это спасенные в СССР.
– Это че, ванная? – спрашивает девушка свою подругу, имея в виду, вероятно, целлу.
– Я просто не понимаю, как человек может себя возвышать над другими? – задается более высоким вопросом подруга, проходя мимо вырезок из одесской газеты.
На втором экране пенсионер из Мариуполя рассказывает про живущих глубине его двора евреев. Он говорит про то, как пришли немцы, и про еврейского парня по имени Семен, который после расстрела пролежал ночь в окопе под видом убитого и тем спасся. А ночью пробрался к ним в дом: «[мы] закрыли ставни чтоб соседи не видели. Надеяться на соседей нельзя было, потому что фашисты обещали награду тому, кто выдаст евреев и коммунистов». Дедушка рассказывает, что с этим Семеном они после войны встретились и остались друзьями. Слушая эти истории я невольно думаю о людях в Мариуполе, переживших годы Холокоста, но погибших в нынешней войне.
На третьем экране с писателем и узником гетто Александром Гельманом беседуют две совсем юные девушки, еще школьницы. Они – инициаторы проекта «Спасители». У Гельмана из семьи в двенадцать человек живыми из гетто вышли только двое: он и его отец. Девушки рассказывают, что изначально задумывали фотопроект, но после знакомства с героями захотели рассказать их истории миру, отмечают жизнелюбие всех интервьюируемых и то, что они совсем не жаловались, насколько бы тяжелыми ни были пережитые ими события.
– Как вы сами считаете, это возможно, чтобы Холокост снова повторился в наше время, в нашей стране и мире в целом? – как бы между прочим задает главный вопрос выставки бывший узник.
– Мне кажется, сложно предугадывать такие вещи, ни одна страна не хочет такого – отвечает одна из авторов проекта, – но ведь это произошло в одной из самых развитых в то время стран, в Германии, и там также была одна из самых больших еврейских общин. Поэтому, в принципе, прогноз какой-то делать почти невозможно.
