Когда-то мы обсуждали фильм Мартина Скорсезе «Молчание» и спорили о главном его вопросе: может ли человек отстаивать свою веру и убеждения ценой страданий других людей? Речь шла не о фанатиках, которые ради веры мучают ближних: наоборот – персонажей фильма, принявших христианство японских крестьян, пытают представители местных властей, с точки зрения которых новая вера устои расшатывает. А цена прекращения пыток – публичное отречение португальского миссионера: ты готов стать мучеником, но мы будем мучать не тебя, а других, и куда ты денешься? Герой находит для себя выход (или не выход) в публичном отречении ради ближних, но остаток жизни сохраняет свою веру в глубине души… где-то очень глубоко. Так, чтоб никто не рассмотрел.
Почему-то все обсуждали выбор героя: прав ли он в своем отречении? Виноват ли в малодушии? И никто не сказал, что, вообще-то, какой бы выбор ни сделал герой, жесток к ближним был не он, а те, кто этих ближних взял в заложники и пытал, предлагая герою кошмарный выбор между жизнью других и верностью себе.
Но при чем тут фильм восьмилетней давности, да еще с таким возвышенным сюжетом о вере и отречении? Ведь тема этой колонки куда проще и приземленней.
Каково это – жить в России 2024 года и писать для нежелательной организации?
Не все, мечтая в юности заниматься журналистикой, предполагали, что жизнь станет настолько разнообразной. Твои коллеги на официальной работе проходят тренинг по обращению с новым продуктом или обсуждают, где собраться отметить вечер пятницы, а ты разбираешься с инструкциями по кибербезопасности, чтобы никто не смог взломать твой телефон, и слушаешь инструкции от юриста на случай обысков и задержаний. Твои сверстники копят на квартиру, а ты думаешь, на кого ее переписать. Все, кто пишет статьи, мечтают, что читатели их запомнят, а тебе нельзя, деанонимизация – это штраф и уголовное дело.
И еще ты постоянно врешь или недоговариваешь.
И даже не пресс-службам официальных ведомств или милитаристских мероприятий, для которых тебя как журналиста SOTA не должно существовать. А своим близким и тем, чье мнение для тебя важно. Они согласны, что все правильно ты пишешь, но… это ведь сейчас так опасно. Сначала для тебя, а потом и для них. Твоя деятельность, если вскроется, повредит твоей семье, твоему начальству и коллегам (а мало кто может позволить себе роскошь в России заниматься исключительно журналистикой в СМИ, где нельзя числиться официально, остальные совмещают эту деятельность с чем-то еще), твоему вузу, лаборатории, проекту, учителям и ученикам, благотворительному фонду, где ты волонтеришь или помогаешь финансово…
Все эти люди и структуры – «отложенные» заложники государства, задача которого: выкрутить тебе руки, чтобы ты не делал того, что остается для тебя глотком воздуха.
Только руки выкручивают заранее и силами самих заложников, которым страшно. Ведь для них их занятия – тоже что-то очень важное и нужное, и они пытаются сохранить свои маленькие садики среди ядерного полигона: если не привлекать внимания, может, нас не тронут, не вытопчут, поэтому, пожалуйста, не подставляй нас, не компрометируй, не нарывайся, ты же понимаешь, сейчас такое время…
Молчи. Ну что тебе стоит.
И ты не пугаешь их новостями про «нежелательность», отводишь глаза, обещая, что не будешь делать ничего опасного, хотя на самом деле уже не понимаешь, что тут осталось не опасного? И врешь, что больше «туда» не пишешь, чтобы не огорчать, хотя понимаешь, что не писать не можешь. Что есть у человека, если не он сам? Перестать быть собой так же страшно, как подвести тех, кто тебе дорог.
Вообще-то, тебе теперь всегда страшно. И еще стыдно. Что работаешь в полсилы, потому что боишься. И что пишешь слишком много, а обещал не нарываться. Что, если тебя вычислят и посадят или вынудят уехать, тяжело придется тем, кто от тебя зависит, перед кем у тебя обязательства. Имеешь ли ты право ими жертвовать? Парадокс: в «такое время» журналистика, может быть, единственное твое оправдание перед своей совестью – и за нее же тебе стыдно.
А иногда ты злишься: ну почему, собственно, стыдно тебе? А не тем, кто заочно взял твоих близких в заложники и требует – их голосами – молчать? Почему спокойно спят те, кто работает в правильных официальных «СМИ», рассказывая о наших успехах на невойне, героической борьбе за суверенитет и укреплении духовных скреп, кто пишет лживые экспертизы и выносит несправедливые приговоры? Их близкие им благодарны, ведь их семьям не грозят неприятности, их жизнь предсказуема и благополучна. Выходит, в какой-то своей ипостаси именно они – хорошие люди.
А ты – нет. Ты снова всех подвел. Тех, кто смотрит из-за границы, – тем, что недостаточно смел, даже имя не подписываешь, а не то что не идешь свергать диктатора. Тех, кто рядом, – тем, что нарываешься, когда надо сидеть тихо и возделывать свой садик, пока не отобрали.
И ты порой завидуешь тем, у кого нет ни семьи, ни диплома, ни проектов, ни связей, ни кошки с собакой, кто абсолютно свободен и рискует только самим собой.
И кто не должен решать, написать эту колонку или молчать, как герой фильма Скорсезе.
