Должен ли художник заниматься политикой? Спойлер: не всё так однозначно

Русскоязычная культура настолько многообразна, что описать её в двух словах практически невозможно. А сейчас её нужно дополнительно делить на два типа: уехавших и оставшихся. В этом материале речь пойдёт о первых.

Пока z-патриоты радуются тому, что Россию покинули те, кто не боялся критиковать власть, эмигранты пытаются выстроить независимое культурное сообщество, при этом не желая утратить связь с аудиторией. Одним из центров нового русского искусства стал фестиваль «СловоНово», который с 2018 года проходит в Черногории. «На нас лежит долг сохранить российскую культурную среду, пока внутри она разваливается», ー так со сцены провозглашают свою миссию его участники. Именно там решили обсудить «красные линии» и гражданскую позицию в искусстве.

Фронтмен фестиваля (и этой дискуссии в частности) Марат Гельман сразу отметил: «Антикультурная власть в России надолго, а значит мы все распаковали чемоданы и пытаемся выстроить свою жизнь вне метрополии – не как событие стихийное, а как состояние постоянно действующее». Он же упомянул отмену русской культуры ー один из любимых нарративов прокремлёвской пропаганды. Но на Западе с русской культурой всё неплохо: Чайковский в лондонской Королевской опере, Нуреев в венской Staatsoper, Стравинский в парижской Опере Гарнье. А вот внутри страны воцарилась настоящая культура отмены: за стихи сидят поэты Артём Камардин и Егор Штовба, за спектакль ー режиссёрка Женя Беркович и драматург Светлана Петрийчук (их позже упомянет Артур Смольянинов: попросит почаще вспоминать и писать письма). В тот же день художнику Василию Слонову дали год исправительных работ за искусство, которое якобы содержало в себе «экстремистскую символику».

Не забывая о коллегах по цеху, которые сейчас находятся в тюрьме из-за творчества, люди искусства решили обсудить два других вопроса: можно ли писать стихи после Бучи? Можно ли заниматься не политическим искусством, а другим: например, публицистикой? Отвечать начал сам Гельман. По его мнению, призыв не заниматься политикой был навязан «сверху» и содержал в себе просьбу не критиковать власть. Затем месседж пророс среди культурной среды и породил снобизм к художникам, которые занимаются «социальной лирой», общественно значимым искусством. Тут же подключилась публика со своими критериями: красиво, метафизично, назидательно. Но война внесла и в политику, и в арт-среду элемент этический.

Затем к разговору подключился художник Антон Литвин и сразу заметил: «Я надеюсь, что все мы здесь занимаем одну позицию: против путинизма, желаем победы Украины, поражения России и распада на как можно более мелкие княжества». А после добавил, что это его позиция и в зале могут быть вариации.

Литвин поделился историей создания пражского фестиваля KULTURUS, который был задуман в 2012 году в Москве ー тогда ещё как просто культурный. Но когда художник переехал в Прагу, ему сразу бросилась в глаза реклама местного Российского центра науки и культуры: «Плакаты с рекламой Лолиты Милявской, Хора Александрова, Захара Прилепина – вся эта шушера, которая подавалась под видом русской культуры. И чехи были вынуждены это видеть и считать русской культурой». Поэтому было решено сделать идеологическую альтернативу.

После Крыма фестиваль стал задействовать крымско-татарский флаг, так как российской оппозиционной айдентики тогда ещё не было. Затем стали говорить о войне, политзаключённых, приглашать «Русь сидящую» и «Мемориал», поэтому событие превратилось в фестиваль актуальной культуры и прав человека. По словам художника, за политику на культурном форуме мероприятие часто ругали: «После второго (фестиваля) очень громко звучало: нам не нужна политика! Из серии «Навальный пришёл и все испортил», так и Литвин приехал и начал политические шоу». В какой-то момент организатор сравнил себя с дирижёром: он приглашал выступить разных спикеров, и каждый со своей позиции рассказывал о ситуации в России. Такой «оркестр» создавал глубину, при этом звучали актуальные темы.

Затем микрофон перешёл к Артуру Смольянинову, которого представили как поэта. Тот хмуро возразил: «Я думаю, что поэт – это Мандельштам, Ахматова или Андрей Орлов, а я на пути. «Не люблю громоздких слов: поэт, бильярд», как говорила Ахматова.» Он чётко обозначил границы: политик – это человек, который стремится к власти и желает её получить. Всё остальное – это творчество и рефлексия. Художник ー человек сенситивный, его трогает любое проявление жизни: будь то рукотворная катастрофа или, например, цунами. Оно «цепляет», и человек рефлексирует. Не было бы войны – были бы другие проблемы.

Сам Смольянинов сказал, что никогда не занимался политикой, а антивоенную позицию он высказал как человек, а не как актёр или музыкант: «Мы бы с радостью этим не занимались и об этом не говорили. Мне не нужна была война как повод заняться творчеством, и мне было что сказать. А это просто как «добавочный вес». Когда я говорил, мне нужно было сказать как человеку, а не как политику. Мне не нужна никакая власть, не дай бог, подальше бы отползти. То, что я делаю сейчас, я осознаю как свой долг. Потому что я должен. А кто, если не я? Есть время говорить, а есть время молчать. Вот сейчас время говорить».

Он же вспомнил о первом вопросе дискуссии: «Можно ли писать стихи после Бучи? Можно ли прыгать со сломанными руками и ногами? Но раны зарастают, рано или поздно ты пишешь по следам этих переживаний. Ты можешь писать, как это было больно, и помнить об этом опыте».

Совершенно другой взгляд на искусство «вне политики» у режиссёрки театральной компании FULCRO Даши Шаминой: «Мне кажется, если смотреть на политику не как на власть, а как на устройство общества, то вряд ли есть водораздел между искусством и политикой, искусством и социальной жизнью. Мы в театре не занимались эскапизмом». Она рассказала, что история FULCRO в 2020 году началась с того, что на два показа их site-specific спектакля, в котором цитировали Бродского, написали 25 доносов. Режиссёрку арестовал «Центр Э», и, пока они проводили «разговоры», актёры репетировали спектакля по песням узников ГУЛАГа ー в этот же день прошла премьера, о чём «эшники», к счастью, не знали. На следующие спектакли театра приходили представители Следственного комитета.

24 февраля 2022 года театральная компания прекратила работу в России и переехала в Израиль, превратившись в социальное комьюнити, которое говорит на разные темы ー например, развитие палестинской культуры в современном Израиле. «Мы занимаемся кабаре: жанром, который существует очень правильно, в формате катастрофы. Вокруг нас существует катастрофа, и все, что мы можем сделать – поговорить об этом открыто и ещё немножко поржать. И мы как люди, застрявшие в текстурах двух войн, пытаемся говорить о нашем старом доме и донатить ЗСУ и новом доме, который бесконечно бомбят». Шамина подчеркнула: донаты ВСУ являются нормальным этическим актом, и понадеялась, что «многие в этом зале поступают так же».

На втором круге дискуссии разговор пришёл к тому, что художественная среда там, где «не надо политики», превращается в подраздел интерьерного дизайна, декоративно-прикладное искусство без остроты: «Речь о том, что мы работаем в среде, а общая картинка делается не только нами. Мой папа вписывал в пьесу слово «Мясо», зная, что его нельзя упоминать. Слово вычёркивали, пьеса проходила. Юридический цензуре сопротивляться можно. А тому, что человек обрубает себя до «декоративности», не зная, что можно, а что нельзя, сопротивляться не получится. Есть угроза, что искусство превратится в красивую пепельницу для интерьера». И внутренняя самоцензура, такой настрой, по мнению Марата Гельмана, гораздо хуже: «С политической волей злого государства мы знаем, как работать: нонконформизм, уличное искусство, искусство протестов. А с внутренним настроем руки опускаются. Даже в Берлине некоторые люди, которые уехали и которых не устраивает война, говорят «А зачем? Мы же занимаемся искусством».

Антон Литвин возразил: не все же художники занимаются гражданским и политическим искусством! Кто-то продолжает делать то, что и раньше: например, живопись: «Начать делать антивоенные работы в таком случае – это фальшиво и предательство по отношению к искусству. Работы художника, например, отказался брать Пражский центр современного искусства DOX на выставку о чувстве боли, которую они организовали сразу после начала войны. Там не увидели пережитый опыт. То есть если ты не чувствуешь личной боли, то не стоит бежать впереди паровоза и быть «актуальным», лучше делать свое маленькое дело. В голову уже закладывается противоречие.

Закончились рассуждения тем, что человек, который претендует на публичность и статус «камертона», должен реагировать на такие события, как война, и проявлять солидарность к «коллегам по цеху». Иначе среда, которая не солидарна к художникам, которые попали в такую ситуацию, как, например, Pussy Riot, не имеет права на существование.

«Маленькое противоречие образовалось. Художественная среда не должна не реагировать. Но, с другой стороны: художник, не переживший боли, выглядит фальшиво», ー прозвучало из зала. Тут же спикеры начали пояснять: в Париже живёт Ваня Лунгин, а Москве – Семён Агроскин. Хоть они не были под бомбами, но переживают войну как драму и трагедию. Главное, чтобы это был видно по работам. Никто не собирается ничего запрещать: нет такого, что в Москве нельзя делать.

Кто виноват – разобрались (но с трудом). Теперь очередь вопроса «что делать?». Марат Гельман посоветовал «отдать деньгами», если нет возможности сделать прямое антивоенное высказывание: «Поддержка Украины – финансовая, у кого муза абстрактная. И молчание тем, кто не видит себя ни в одной из позиций». При этом последний вариант, по мнению того же спикера, устарел: «Тогда было ощущение молчать ー это онеметь. Сейчас те, кто молчат, как будто на стороне власти». А тем, кого подобные стратегии не устраивают, посоветовали идти в таксисты.

Отдельные варианты предложили для художников из России: не работать с государственными институциями, не ездить отдыхать в Крым. «Тебя не могут посадить за неделание».

Из зала прозвучал провокационный вопрос: а можно ли призывать пойти воевать против Путина? На это спикеры отреагировали по-разному: Марат Гельман ответил «могу сказать только из окопа» и рассказал, что три книги с прошлого «СловоНово» с автографами Улицкой, Ерофеева и Сорокина по персональной инициативе отдал на аукцион в поддержку «Легиона «Свобода России». При этом уточнил: «Вопросы жизни и смерти — не наши. Для меня урок был серьёзный. Я никого не призываю и делать проекты в поддержку этого не призываю.»

Артур Смольянинов переспросил: «Это написать стихотворение, чтобы человек пошёл убивать? Есть произведение Эренбурга «Убей немца». Это ровно то, о чем вы говорите В тот момент это выглядело органично. Но зная, что вытворяла советская армия на немецких территориях... это сложный моральный выбор.

Жизнь наша – это песчинка, и в этом мгновении все хотят быть счастливы. И какой бы высокий и правильный ни был мотив, я не возьму на себя такую ответственностью: вместо того, чтобы любить, рожать и созидать, идти убивать и погибать. Мы и так умрем, но хотелось как-то счастливо».

Завершил дискуссию Антон Литвин: «Когда мы желаем смерти Путина ー это абстракция. Донат ЗСУ ー это тоже абстракция. Вот украинцы мне прислали фото со снарядом «Антон Литвин» ー это странное чувство. Вроде бы и круто ー фото для пиара, но снаряд же полетит туда и кого-то убьёт. И после этого рекламировать и зазывать на фронт кого-то – боже упаси».

А закончилось всё в итоге вот чем: надо перепридумать, что правильно, а что нет.