Антрополог Александра Архипова изучает, как меняется язык под воздействием внешних обстоятельств. За ее исследования в России ученую объявили «иностранным агентом». На форуме «СловоНово» она прочитала лекцию о том, чем некрояз отличается от новояза и как россияне показывают несогласие с войной с помощью речи, переписок и «партизанских» практик. Рассказываем основные тезисы лекции.
Сейчас русский язык развивается в двух направлениях: некрояз и сопротивление. Первый термин ー не новый. Он не родился 24 февраля, просто с началом войны получил статус государственного приёма. Это стиль использования языка, когда надо говорить о войне, не говоря о войне. Вероятно, правила некрояза устанавливают на уровне Администрации президента ー правда, непонятно, кто конкретно. Закреплению правил способствует то, что за их нарушение наказывают: например, штрафом.
У некрояза есть несколько особенностей, которые заметны при чтении подконтрольных государству СМИ и z-каналов. Для описания событий выбирают слова с положительными ассоциациями: войну называют «освободительной миссией», взятие населённых пунктов под контроль ー «освобождением». Часто используются дисфемизмы ー слова с максимально оскорбительным значением: «соевые либералы» (ненастоящие), «этнические либералы» (евреи), «вырусь» (уехавшие) и «захохол».
Одна из задач некрояза ー погасить негативные эмоции по отношению к событиям. Это удаётся с помощью нейтральных формулировок. К примерам этого приёма можно отнести «специальную военную операцию» или «режим самоизоляции». Иногда в рамках такого языкового стиля игнорируют определённые инфоповоды или же прибегают к тотальному табу.
Такой русский язык часто непонятен для иностранцев. Как рассказала Архипова, американские студенты-слависты не считывают смысл, например, плакатов с рекламой службы по контракту: лексически они описывают некую работу, благодаря которой ты становишься успешным, получаешь квартиру и выплаты. «Или твои родственники», ー добавили из зала. Такой же пример ー относительно свежая реклама контракта под видом «работы для настоящих мужчин».
Иногда в некроязе появляются технические термины. «Хлопок», которым сейчас заменяют «взрыв» ー это термин газовиков. Из зала подсказали экономические примеры ー «отрицательный рост» и «токсичные валюты» (разумеется, для России это евро и доллар). «Валюты-абьюзеры», ー пошутили следом.
Параллельно с изменениями, которые навязаны «сверху» (примечание: официальной цензуры, как в СССР, в России формально нет ー её запрещает 29 статья Конституции), с началом войны появился язык отстранения. Здесь учёная предложила придумать более интересное название такой практике. Нужные слова нашлись позже у актёра Артура Смольянинова ー он предложил назвать её «немояз»: но не апеллируя к немоте (хотя такая ассоциация сразу образовалась у многих), а с отсылая к капитану Немо, которого (как и скрытые смыслы в этом языковом стиле) нужно найти.
Язык отстранения (или немояз) призван показать, что люди на языковом уровне пытаются разорвать связи с государством, изъять себя из системы и перестроить иерархию ценностей. К его примерам относятся различные приемы ー прежде всего, орфографический, когда люди пишут государственные названия и имена со строчной буквы: рф, путин. Официальное название позволяет признать власть над собой, поэтому люди, чтобы выразить протест и несогласие, его меняют. Такая практика тоже не нова: по словам исследовательницы, первое уголовное дело за слово «путинский» со строчной буквы (хотя по правилам русского языка оно пишется именно так) завели в 2004 году по «экстремистской» статье.
Кроме орфографического, есть грамматический (например, замена предлога в словосочетании «на Украине» на «в Украине») и морфемный приемы (например, намеренное использование феминитивов, когда те признали признаком «международного сообщества ЛГБТ»).
Немояз ー это ещё и лексические изменения, помогающие низвергнуть иерархию и перевернуть ценности, важные для государства. Например, Администрацию президента (АП) начинают называть «апэшечкой» или Анной Павловной: это происходит по аналогии с советской «Верой Михайловной» (высшей мерой наказания). Так, в 2019 году в Рунете резко выросло упоминание Филиппа Бедросовича Киркорова (который при умении читать между строк превращается в ФБК), а в 2018 году ー старика Ворпенсия, который якобы носил редкое старославянское (разумеется, выдуманное) имя.
Чтобы различить такие высказывания, нужно понимать, что эзопов язык содержит в себе два компонента: «ширму» (которая прячет высказывание, говоря, что якобы всё в порядке) и «маркер» (который укажет, куда нужно посмотреть внимательнее). Это описано в книге Льва Лосева «Эзопов язык в русской литературе», к которой учёная написала предисловие. Алгоритмов, как гарантированно распознать такое высказывание, по-прежнему нет: «Это все довольно сложный опыт. единственное, что работает, – метод медленного чтения. При этом нужно повышать критичность восприятия текста».
Часто немояз визуально отсылает к общему понятному прототексту: изображение балерин ー «Лебединое озеро» по телевизору, зачёркнутая вобла ー переделанный лозунг «Нет войне» («Нет вобле»). Люди, находящиеся в контексте антивоенных высказываний, сразу же понимают такие сигналы.
В начале войны в фейсбуке можно было видеть призыв «выпить за шарфик и табакерку» ー это отсылка к убийству императора Павла I. Люди, не знающие этой истории (например, американцы), такое высказывание не поймут ー тем более, что их традиция публичной речи требует умения говорить лаконично, но максимально прозрачно.
Приёмы немояза задействуют не только люди с антивоенной позицией. Ими пользуются и z-военкоры, чтобы критиковать власти и не попасть под «дискредитацию армии». Например, если в z-канале активно обсуждают Лаос, его армию и руководство, то речь на самом деле об армии РФ.
В общем, выпьем за шарфик с табакеркой и «(Не)занимательную антропологию» почитаем.
