Год назад рано утром я ехал в Покров на очередной суд к Навальному. Накануне многие наивно полагали, что это станет главным событием дня. Добираться мы решили на машине, упустив исторический шанс встретить войну в электричке Москва-Петушки.
В пять утра я один в редакции не спал, но был в таком ступоре, что даже не подумал разбудить коллег. Вместо этого впервые в жизни курил одну сигарету за другой и чувствовал, как ужасы, раньше встречавшиеся в новостях и книгах, становятся обжигающе близкими.
Мой попутчик был другого мнения. Вдруг резко остановив машину, он бросился кормить бродячих собак, приговаривая: «Да хрен с ней с войной, людей не жалко, а вот собачки-то, собачки что без нас будут делать!»
Суд проходил прямо в колонии. Рядом с ней был единственный магазин, в котором продавался единственный энергетик, так нужный мне после бессонной ночи. На банке цвета хаки было написано: «Армия России».
Рассветало. К воротам колонии подтягивались журналисты. Один из них делился своей беседой с дальнобойщиками: война интересовала их только из-за возможного подорожания бензина.
Это был последний раз, когда к Навальному приехало действительно много репортёров. Сотрудники ФСИН проверяли наши документы и маленькими группками отправляли в пресс-центр. Всё выглядело так буднично, что резало глаза. Не отойдя от шока, я на полном серьёзе думал, что скоро нас всех расстреляют, а значит в последний раз нужно отработать как следует. Трясущимися руками снимал антивоенные прокламации Навального, которые год спустя попадут в историческую хронику.
Толпа, набившаяся в пресс-центр, шумно обсуждала противоречивые сводки с фронта. Большинство молодых коллег, включая меня, спешили хоронить украинскую армию, но делали это скорее с сочувствием. Даже сотрудники государственных СМИ не испытывали никакого энтузиазма от происходящего. Только одна опытная девушка, много лет писавшая для «Ведомостей», сохраняла полную невозмутимость и преподавала нам азы фактчекинга. Советовала обращать внимание на геоданные видео, которые хаотично присылали очевидцы. Она верила, что война будет долгой, и единственная из нас оказалась права.
Как-то незаметно суд подошёл к концу, и мы подавленно разбредались по отелям и электричкам. В это время в Москве мои друзья играли давно запланированную свадьбу. Торжество должно было пройти тихо, в узком кругу, но обстоятельства распорядились иначе. На рубашке жениха красной краской было написано: «Fuck the war!»
Я зашёл поужинать в одно из придорожных кафе, разбросанных вдоль федеральной трассы, проходящей прямо по центру Покрова. Обстановка в заведении была тревожной, или мне просто так казалось. Зайдя помыть руки, я невольно подслушал телефонный разговор. Немолодой мужчина со слезами рассказывал, что ночью позвонил его сын, сказал, что их колонна переходит границу, просил молиться за него и больше не выходил на связь.
Я уезжал из Покрова в четыре часа утра. Электричка до Москвы была забита людьми под завязку. Многие дремали, сидя или стоя. Их измученные лица, казалось, ничего не выражали. Как будто обычная поездка на работу, как будто обычный день.
