Позицию жертв обвинений отразил Леонид Каганов.
Иногда закрываю рукой лицо я
и гляжу, как бегут года.
Восьмиклассница иск подает на Цоя
в Мещанский отдел суда.
Мне, говорит, шестьдесят и внуки,
а травма всегда со мной.
Все эти годы душевные муки
причиняет мне Виктор Цой.
Из-за него я страдаю вечно,
практически не живу.
Он же в кабак меня звал, конечно,
и говорил мне у-у-у.
А мне-то было всего пятнадцать,
класс-то мой был восьмой.
Понятно, что я не желала встречаться
с такими, как Виктор Цой.
Поломана жизнь, в тумане дорога,
исчез навсегда позитив.
Пусть даст мне хотя бы денег немного,
я слышала, что Цой жив.
Мой путь к излечению был так долог,
так труден был и тернист.
Мне это теперь объяснил психолог
и подтвердил юрист.
Мне много не нужно, ведь я не злая —
ну пять миллионов, ну семь.
И пусть Инстаграм, что вчера завела я,
станет известен всем.
И пусть запретят его песни слушать,
забудут его навсегда.
Маньяк, растлевающий детские души,
ну правда же, девочки, да?
Я просто хочу, чтоб услышал каждый
постыдную правду о нем:
что он с восьмиклассницей шел однажды,
по улице шел, вдвоем!
День спустя высказалась Монеточка, чье стихотворение посвящено девушкам-жертвам домогательств.
Дура, шлюха, в горле ком.
Я тупее всех на свете.
Не узнал бы кто потом,
в школе или в интернете.
Дура, лифчик набекрень.
Кудри смялись, смех и только.
Зря морочилась весь день
с двухсотградусной плойкой.
За такую идиотку
стыдно солнцу и луне.
Стыдно джинсам и колготкам,
что они достались мне.
Он за ручку не держал,
не носил портфель мне.
Как-то плюхнулся, прижал
и зафыркал зверем.
Я застыла, я молчу,
в птицу превращаюсь.
И лечу, лечу, лечу,
облаков касаюсь.
К неизвестным берегам,
к сказочным планетам.
Оставляя где-то там,
снизу, куклу эту.
Он был красный, как помада.
Он оделся и ушел.
Может, это так и надо.
Может, это хорошо.
Может, мы как мама с папой,
и я взрослая теперь.
И навечно въелся запах
странный в кожу и в постель.
Мылом, сахаром и солью
мою, тру, а толку нет.
Тру сильней, чтоб стало больно.
Не смывается секрет.
