Месяц назад всех шокировал приговор художнице Александре Скочиленко – 7 лет колонии за распространение «военных фейков» (207.3 УК). Девушка заменила 5 ценников в магазине на листовки с информацией о боевых действиях на территории Украины. В интервью «Соте» адвокаты Скочиленко Дмитрий Герасимов и Яна Неповиннова разбирают, как судья Оксана Демяшева обосновывала вину их подзащитной и самый большой срок для девушки по этой статье.
«Не соответствуют официальной позиции Министерства обороны»
Кирилл Капитонов: Защита назвала обвинение неконкретным. Почему?
Яна Неповиннова: Непонятно, что именно, по мнению следователей и прокуратуры, является ложной информацией [которую якобы распространила Скочиленко – прим. «Сота»]. Они просто перечисляют выдернутые цитаты с ценников и не разъясняют, а что конкретно в них ложь, где в них фейк и где упоминание Вооруженных сил Российской Федерации.
На части ценников вообще не упоминаются вооруженные силы, ещё часть не может быть фейком, потому что там представлено оценочное мнение. Например, фраза «Путин врёт нам с экранов 20 лет». Где здесь упоминание армии? Где фейк о ней? Или слова «мой прадед воевал не для того, чтобы Россия стала фашистским государством» – их вообще нельзя понимать как фейк о вооруженных силах.
Мы задавали вопросы государственному обвинителю, просили, чтобы обвинение хоть как-то нам объяснило, что именно считает здесь фейком. Но суд просто проигнорировал это.
К.К.: Какие доказательства вины Скочиленко приводит в приговоре судья?
Дмитрий Герасимов: Это, прежде всего, показания свидетелей. Некоторые из них – участники «СВО». Есть также показания друга Александры – Николаева, которому она говорила, что хочет провести такую акцию. Кроме этого, в приговоре фигурируют протокол обыска дома у Александры, протоколы изъятия её компьютера, телефона, осмотра переписок. Ну и заключение лингвистической экспертизы.
При этом все доказательства, кроме следственной экспертизы, направлены на объективную сторону. То есть на доказательство того, что Александра разместила эти ценники – чего она никогда и не отрицала – и того, что информация была якобы ложной. Но они не касаются субъективной стороны – не доказывают, что Скочиленко осознавала ложность этих сведений и намеренно их распространила.
Я.Н.: Надо понимать, что за показания фигурируют в приговоре. К примеру, слова свидетеля Барановой, той самой пенсионерки, которая нашла ценники.
К.К.: Как суд мотивирует, что информация на ценниках была ложной?
Я.Н.: Судья фактически сводит этот вопрос к следующему: всё, что официально исходит от Министерства обороны Российской Федерации, то достоверно, остальное – нет.
К.К.: Но разве есть какой-то нормативно-правовой акт, комментарий к УК о том, что Минобороны имеет монополию на истину?
Д.Г.: Нет. Есть рекомендации от Роскомнадзора, что нужно доверять официальным источникам информации…
Я.Н.: Но это просто рекомендации для СМИ. Александра не является СМИ.
В целом же нет, судья Демяшева никак не обосновывает, почему нужно верить именно информации от Минобороны. Это просто догма.
К.К.: Меня заинтересовало следующее доказательство, я процитирую:
«Протокол осмотра предметов, согласно которому осмотрены открытые источники информации из телекоммуникационной сети “Интернет”, где обнаружена статья “Фейк: российские войска обстреляли школу в Мариуполе”, размещенная 02.03.2022 на сайте “Война с фейками.рф”, из которой усматривается, что информация об обстрелянной российскими войсками школы в г. Мариуполь является фейком».
Что это такое?
Д.Г.: Ну, вообще так называется следственное действие. Следователь осматривал какие-то интернет-порталы, сделал скриншот и приобщил их в качестве доказательств.
К.К.: А суд объясняет, почему мы должны верить именно этому ресурсу, а не любому другому?
Я.Н: Нет. Следователь просто начал «гуглить» и по своему усмотрению решил подкрепить недостоверность информации на ценниках скриншотами с этих сайтов. Это, конечно, особенно возмутительно. Если бы он хотя бы сравнивал информацию, распространённую Скочиленко, с официальным сайтом Минобороны! Что тоже, конечно, [вызывает вопросы]. Но он ссылается на «Война с фейками.рф» и это, конечно, очень непохоже на следственное действие. Впрочем, эксперты обвинения – лингвист и политолог – ссылались на Life.ru… Они там все хороши.
К.К.: Вы пытались в суде оспорить утверждение, что Life.ru и «Война с фейками.рф» могут быть истиной в последней инстанции?
Я.Н.: Мы, безусловно, обращали на это внимание, но это не отражено в приговоре.
К.К.: Подобный способ обоснования ложности информации – это типичная история для дел по по 207.3 УК (распространение фейков об армии)?
Д.Г.: Насколько мне известно, примерно такие же мотивировки были всегда, да.
Я.Н.: Кстати, мы пытались приобщить вступившие в силу решения судов об административной ответственности за такие же ценники по статье 20.3.3 КоАП («дискредитация» вооруженных сил). Известно очень много случаев [распространения таких ценников] – это действительно была масштабная мирная акция.
Д.Г.: Ещё раз хочу подчеркнуть: в Удмуртии коллега защищал девушку, которую судили за те же объективные действия – за такие же ценники. В одном месте человеку дают 30 тысяч рублей штрафа, а в другом 7 лет лишения свободы. Это какой-то нонсенс. Нарушается принцип правовой определённости и равенства всех перед законом и судом.
К.К.: В тексте приговора эти решения не упоминаются…
Д.Г.: Судья отказала в приобщении, мол, решения других судов не относятся к делу и всё. У нас право не прецедентное, у нас не англо-саксонская система, – так отвечал прокурор. Мы будем пытаться в апелляции их приобщить, чтобы хотя бы апелляция объяснила нам, как такое может быть.
К.К.: Перейдём к свидетелям. В приговоре приводятся показания нескольких военнослужащих, которые объясняют, почему информация на ценниках ложная. Откуда они взялись?
Я.Н.: Следователю нужно было хоть как-то показать, что информация на ценниках – фейк. Поэтому он не нашел ничего умнее, чем допросить военнослужащих. Часть из них участвовала в «СВО», часть – сотрудники военкомата и по сути не имеют прямого отношения к боевым действиям. Следователь задал им одинаковые вопросы, попросил выразить своё отношение к текстам на ценниках. Они сказали, что это негативная информация о вооруженных силах и что она недостоверна.
К.К.: Военнослужащий Нечипоренко фактически признаёт, что срочников отправляли в зону боевых действий. Разве не об этом было написано в ценнике?
Я.Н.: Да! Когда в суде зачитывали эти показания, мы и говорили: «ваша честь, обратите внимание, что свидетель признаёт – даже ему известно о единичных случаях нахождения военнослужащих по призыву в Украине. Да, это было пресечено, но было».
В ценнике же не было сказано, что с такого-то по такое-то число находилось столько-то человек. Там просто сказано: срочники в Украине. Какая разница, было это пресечено или нет? Даже на официальном сайте Минобороны на брифинге от 9 марта 2022 года это признавалось. Но в судебном решении это не отразили.
К.К.: Еще один важный для обвинения свидетель — друг Скочиленко Алексей Николаев. На следствии он давал показания против Александры, именно они позволили вменить ей более тяжкий состав. В суде он говорил другое. Как с этим обошёлся суд в приговоре?
Д.Г.: В приговоре судья не процитировала те показания, что он дал в суде. Просто написала, что он не подтвердил данные ранее, и это объясняется тем, что он друг Александры и хочет ей помочь. Что судье понравилось, то она и записала в приговор.
Я.Н.: То есть судья залезла в голову не только к Александре Скочиленко, но и к свидетелю Николаеву.
«Как министерство правды»
К.К.: Одно из доказательств по делу — протокол осмотра смартфона Скочиленко. Но ведь она там пишет, что убеждена в ложности официальной информации. Это как-будто доказывает невиновность Александры в распространении заведомо ложной информации?
Я.Н.: Это загадка. Это одна из многих цитат, в которых Александра пишет, что не верит официальным данным. В своих заметках и в переписках она говорила о том, что ей страшно и больно за происходящее на территории Украины, что ей жалко военнослужащих и с одной, и с другой стороны, что она очень тяжело переживает всё это.
Она не говорила, что хочет пойти и совершить преступление, или о том, что хочет распространить какую-то фейковую информацию о ВС, исходя из политической ненависти и вражды. Она говорила, что хочет мирным способом помочь людям осознать трагедию любой войны, и то, что суд включает эту фразу в качестве доказательства обвинения – это уму непостижимо.
К.К.: Кажется, что суд отвечает на эту позицию защиты следующей фразой: «по состоянию на 31 марта 2022, то есть на момент размещения “ценников” в торговом зале магазина, достоверность указанной негативной информации было возможно проверить». Вина Скочиленко в том, что она этого не сделала?
Я.Н.: Вы прочитали, что «по состоянию на 31 марта» информацию можно было проверить. Проблема в том, что деяние было 30 марта. 31-го ценники нашла пенсионерка. Это не просто опечатка – это искажение информации, которое перетекло из обвинительного заключения в приговор.
Ну и плюс да, логика суда именно такая. Если информацию в теории можно было проверить, значит, она не просто ложная, а заведомо ложная. Но ведь Александра проверяла информацию. На стадии следствия были представлены десятки источников – иностранных и российских, – говорящих о том, что информация на ценниках подтверждается в том числе официальными сведениями от министерства обороны. Только не российского, а украинского.
Если вы говорите, что официальная информация равно достоверная, то почему информация, распространяемая из других государств, недостоверна? Или у нас есть только Министерство обороны Российской Федерации как Министерство правды?
К.К.: Что ответил суд?
Я.Н.: Ничего. Много чести нам ещё на все вопросы получать ответы.
2000 слов в защиту экспертизы
К.К.: Какие вопросы у вас были к экспертизе?
Д.Г.: Самый главный вопрос в том, что эксперты вторглись в компетенцию суда и ответили на правовые вопросы. Они сказали, что распространённая информация заведомо ложная. Хотя это противоречит здравому смыслу: эксперт не вправе отвечать на этот вопрос, он правовой.
Я уже не говорю о нарушениях при назначении экспертизы, при передаче материалов экспертам, при её составлении. Каждый эксперт должен за свою часть вопросов расписаться, а у нас экспертиза одним сплошным текстом. Назначалась лингвистическая экспертиза – на каком основании появляется политолог?
К.К.: Как отреагировал на ваши претензии суд?
Я.Н.: Сказал, что всё законно и все обосновано. Мы посчитали — 2000 слов судья посвятила защите следственной экспертизы от «нападок» защитников. При этом подготовленные нашими специалистами заключения уместились в один абзац – это всё оценочно и не соответствует действительности.
Я.Н.: Судья Демяшева бессовестно исказила ещё один важный момент, на который мы обращали внимание. Она в приговоре ошибочно указывает, что экспертом обвинения были представлены на обозрение 5 листов бумаги с ценниками. Но это неверно, это опровергается материалами дела и допросами экспертов в суде. Им представили не ценники, а лишь постановление о производстве лингвистической экспертизы. Там не было фотографий или сканов ценников.
К.К.: Почему это важно?
Я.Н.: Невозможно проводить экспертизу ценников, видя не сами ценники, а искажённый следователем текст. Например, следователь написал слова «Великая Отечественная война» с маленькой буквы, к чему придрались эксперты обвинения. Они указали, что Александра не уважает историю и пишет Великую Отечественную с маленькой буквы.
«Решение на совести одного человека, который действительно принимал его»
К.К.: Вы не думали о том, что признание вины могло бы смягчить приговор?
Д.Г.: Мы на эту тему общались, и Александра отвечала: «Как я могу себя оговорить? Я действительно так считала, в чём мне себя признавать виноватой?»
К.К.: А насколько оправдано представление о том, что стратегия «признать и покаяться» работает?
Д.Г.: Ну, как показывает практика, это имеет место быть. Меньше шумихи, покаяться – и срок меньше.
К.К.: Насколько тяжело было лично вам как защитникам работать по этому делу?
Д.Г.: В какой-то момент, когда конфронтация с судом стала нарастать, даже мне стало тяжело. На финальной стадии с судьей Демяшевой было очень тяжело. Непонятно, что с ней произошло. Судья отказывала в перерывах, чтобы принять пищу, и Александра имела возможность попить воды, мы сидели в заседаниях до самого вечера. Заседания назначались каждый день, хотя ранее с судьёй согласовывался график.
К.К.: Сразу после оглашения приговора в сети появились обвинения в адрес адвокатов, мол, защита «накинула» Скочиленко пару лет…
Д.Г.: Да, мол, устроили пиар на костях. Мы честно и добросоветно, всеми законными способами отстаивали позицию своего доверителя. У меня давно не было такого уголовного дела, где я сделал всё, что можно и нельзя, где мне ну ни капельки не стыдно за проделанную работу. Всё, что можно, всё сделали, но результат такой, какой есть. Пока что! Мы надеемся, он изменится.
Я.Н.: Да, приговор ещё не вступил в законную силу. Это не конец, это только окончание первого тайма.
Абсолютно все наши действия были согласованы с Александрой: и отводы, и заявления, и активная фактологическая защита, все ходатайства. Неприятно, конечно, было читать негативные какие-то комментарии. Успокаивало то, что Александра была очень благодарна нам – за то, что мы те единственные люди, которые вместе с ней боролись с этим судебным и следственным произволом.
Видя ту работу, которую мы проделали, эти люди фантазировали, что если бы мы, мол, были тише, что если бы Александра признала вину, всё было бы иначе. Конечно, возникают сомнения в компетенции этих коллег. Если молчать и ничего не делать, то когда-то да выстрелит, но это не наш стиль работы.
Д.Г.: Исходя из логики комментаторов, мы должны были подтолкнуть свою подзащитную к самооговору.
Я.Н.: Или мы должны были сидеть смирно, когда судья не выпускала Александру в туалет? Или не давала поменять батарейку в кардиомониторе? Мы поступали в первую очередь профессионально: не истерили, не ругались. Заявляли отвод, когда очевидно была показана личная реакция суда по отношению к нашему доверителю и когда в отношении неё уже начались пытки.
К.К.: Но тяжело видеть, что по таким же статьям люди получают 3 – 5 лет, а Александра – 7?
Д.Г.: Тяжело! Это самый суровый приговор в России для женщины по этой статье.
Я.Н.: Но опять же, единственный виновник этого всего не Александра, не защита, не группа поддержки, не журналисты. Это решение на совести одного человека, который действительно принимал его.
К.К.: Вы сказали, что подготовили апелляционную жалобу, какие ваши основные аргументы?
Я.Н.: Критика логики суда о том, что преступность деяния заключается в несоответствии информации на ценниках официальной позиции Минобороны. Статья в УК звучит так: распространение информации «под видом достоверных сообщений». Но в ценниках не было вида достоверных сообщений. Достоверное сообщение – это научная статья или какие-то брошюры, но точно не ценники, на которых вместо цены указаны лозунги.
Также отсутствует субъективная сторона так называемого преступления: материалы дела подтверждают убеждённость Александры в достоверности распространяемых сведений.
Д.Г.: Большой раздел жалобы посвящён критике так называемой экспертизы. Мы ещё раз подробнейшим образом анализируем её и приводим доводы относительно её незаконности, несостоятельности. Если экспертизу признают недопустимой, то не будет никаких доказательств субъективной стороны преступления.