Вуз против студентки: как СПбГУ борется с неудобными учащимися

«Сложно бороться с системой, когда в тебя никто не верит. Еще сложнее, когда тебе 20»: как СПбГУ отчислил студентку факультета Свободных искусств и наук Полину Улановскую за требование социальной справедливости

Мы познакомились с Полей в 2021 году, когда она занималась обучением наблюдателей на выборах в Краснодаре. За три года ей пришлось пережить несколько неожиданных поворотов: переезд в Петербург, создание профсоюза и защита общежитий. Недавно девушка опубликовала пост в фейсбуке, в котором назвала руководство СПбГУ «подлецами». «Сота» связалась с Полиной, чтобы узнать, что случилось, – и решила дать слово бывшей студентке СПбГУ. 

Честные выборы

Преподаватели в «Смольном» несколько раз советовали мне сесть за мемуары. Предположу, что моя история не заслуживает столь высокой оценки, однако часть биографии действительно стоит представить на суд общественности – ту, где в одиночку я пыталась противостоять системе. Начать стоит с интереса к честным выборам. Он появился у меня задолго до выборов в Госдуму 2021 года.

В 2017 году, когда я жила в небольшой станице под Краснодаром, меня посетила идея – нужно открыть приют для бездомных животных. С детства я наблюдала, как жестоко с ними обращаются — их убивали и называли этой нормой. Родственники могли «завезти» надоевших животных в безлюдные поля, где они погибнут от голода, соседи – застрелить неугодных котов и собак, а родители одноклассников – утопить котят. Мне было непонятно, как люди могут быть настолько жестокими.

Казалось бы, намерения благие. Школьница бегает по станице, собирает подписи жителей, ходит на поклон к местным депутатам от разных партий, ищет заброшенные участки, пытается получить гранты от Росмолодежи. Было бы здорово ей помочь. Но все эти старания разбивались о безразличие системы – хотя на тот момент казалось, что дело только в злых людях, которые были избраны в сельсовет не то по глупости, не то по абсурдному стечению обстоятельств. 

В тот же год я победила во всероссийском конкурсе по истории, после чего меня пригласили на семинары при поддержке МИДа в Страсбург. Десяток школьников водили в Совет Европы, ЕСПЧ, Европейский молодежный центр и другие институции, которые показывали, что бывает, если в стране демократия. Побродив по Франции в канун выборов Президента России в 2018 году, я поняла, что для создания приюта в станице осталось совсем немного – построить демократию и избрать «хороших» депутатов.

Вернувшись в станицу в марте 2018 года, я стала интересоваться процедурой проведения выборов. Меня брали на голосование родители в раннем детстве, но серьезный интерес с практической целью появился только в 15 лет.

В 2021 году вместе с другими активистами, заинтересованными в честных выборах, мы создали проект «Умное наблюдение». «Умное наблюдение» показало свою эффективность в период выборов в Госдуму и последующих довыборов в муниципалитетах. Участники и участницы проекта, среди которых была и я, обучили больше сотни наблюдателей КПРФ и несколько десятков наблюдателей «Яблока» (преимущественно сотрудничеством с «Яблоком» занимался «Голос»). Я помогала независимым депутатам на предвыборной кампании в 2020, слушала лекции для наблюдателей и членов избирательной комиссии с правом решающего голоса, а позже, пройдя курсы для лекторов, смогла разъяснять вопросы электрального законодательства и сама. Мой вклад в обучение был сосредоточен преимущественно в теоретической (лекционной) части, уникальную часть проекта – практикум – придумали и реализовали другие люди. Многих членов УИК с правом решающего голоса, занимавшихся фальсификациями, не допустили до выборов в заксобрание, которые проходили на следующий год. Адвокаты доводили административные и уголовные дела о фальсификации выборов до конца. Так я поверила в то, что честные выборы – это возможно. 

Здравоохранение

Перед тем, как перейти к экологическим протестам, защите прав трудящихся и, собственно, моему образованию, стоит заметить, что еще повлияло на отношение к социальным проблемам и идее борьбы за честные выборы.

С раннего детства я столкнулась с заболеваниями, которые привели меня к инвалидности. Порой лекарства были вопросом жизни и смерти, но добиться льготной выдачи противосудорожных и по региональной, и по федеральной квоте было невозможно. Рецепты, по которым мне выдавались лекарства, только копились – а необходимость ездить за дорогими препаратами из станицы в Краснодар учащалась.

Плохое состояние больниц игнорировать тоже не получалось. Однажды я очнулась в реанимации и увидела прямо над своей головой потолочную плитку, которая вот-вот норовила упасть. Это зрелище ужаснуло меня больше, чем сам факт попадания в больницу.

Общаясь с другими детьми и их родителями, я понимала, что моя ситуация не уникальна и нужно с этим что-то делать. Я писала обращения уполномоченной по правам ребенка в Краснодарском крае, в краевую прокуратуру и Минздрав, но это едва ли помогало с выдачей лекарств. Так я столкнулась с системой второй раз.

Экологический активизм 

Мне сложно представить, как можно быть безразличным к окружающей среде. Я ходила на общественные слушания по вопросу строительства восьми химических заводов на берегу Таманского полуострова, общалась с депутатами и писала тексты в региональные СМИ – как о самой проблеме, так и о людях, которые пытаются защитить свой дом от экологической катастрофы. 

Протест против строительства второй очереди мусорного полигона в Белореченске неожиданно для меня перешел в защиту трудовых прав работников и работниц этого полигона. Руководство полигона обещало утопить меня в озере при следующем посещении Белореченска. Позже я не раз приезжала в этот город, помогала составлять иски к предприятию, обращения к госорганам и защищать свои права в следственном комитете работнику, который лишился руки из-за халатности руководства полигона, а также семье, потерявшей отца из-за бездействия тех же людей. 

Права трудящихся 

Борьба с руководством одного полигона стала значимой, но не единственной частью попыток защитить права рабочих. После честного наблюдения на выборах несколько жителей станиц в Динском районе столкнулись с угрозами от работодателей, и им были вынесены дисциплинарные взыскания по надуманным поводам. Тогда удалось обжаловать эти решения и защитить наблюдателей от преследования за гражданскую позицию.

Образование 

В 2020 году я окончила школу с медалью и поступила на факультет журналистики в провинциальный университет, чтобы не уезжать далеко от дома. Учеба на журфаке не требовала больших усилий, поэтому на первом курсе я уделяла больше времени активизму, чем лингвистике. К середине первого курса стало понятно, что так дальше нельзя – во-первых, мне угрожали отчислением из-за излишнего проявления гражданской позиции, а, во-вторых, я хотела заниматься наукой. Не считаю нужным подробно останавливаться на школьных заслугах, но замечу, что желание пойти в науку было не случайным: с 8 класса я проводила выходные в КубГУ на занятиях для «одаренных» детей, побеждала в олимпиадах и региональных научно-практических конференциях. Научный интерес сосредоточился на математике и регионоведении, это и повлияло на последующий выбор направления социологии. Тогда я подала документы для перевода на факультет Свободных искусств и наук в Санкт-Петербургский государственный университет. И поступила! 

На контрасте с провинциальным университетом, где во время митингов за Навального нас сгоняли в обязательном порядке на встречи с МВД о вреде экстремизма, Смольный казался местом из параллельной реальности. На первом занятии, на которое я попала, девушка читала доклад о феминизме, а преподаватель рассказывал про протесты экологических движений. Это было самое свободное место из всех, где я находилась за свою жизнь. Список доступных для выбора элективов восхищал: хотелось записаться на все курсы разом.

А потом администрация университета представила новый учебный план. Подробнее об этом «Сота» писала накануне его принятия – и объясняла, почему liberal arts это важно. 

Из Смольного стали пропадать один за другим талантливые преподавател, но на факультете чувствовалась солидарность: создавались инициативные группы, писались открытые письма, собирались подписи. Мне казалось, что мы сможем спасти факультет.

Знакомство с ректором

Ответ на открытое письмо направляется либо первому, кто его подписал, либо тому, кто его доставил. Отвечать всем подписавшимся администрация СПбГУ считает нецелесообразным – или попросту боится.

В одном из открытых писем, написанных коллективно, была указана как отправитель только я, больше никто не согласился писать свои фамилию и имя. В этом письме студенты призывали ректора к разговору и объясняли, почему разрыв отношений с преподавателями программы “Социология и антропология” неразумен. Спустя месяц я получила первую в своей жизни двойку – и оказалась на встрече с ректором.

Встреча повлияла на мои отношения и с низовыми инициативами в Смольном, и на отношения с ректоратом. Для первых я стала конформисткой, для вторых – угрозой.

Ректор Кропачев встретил меня не один. В приемной ждали также несколько проректоров, главный редактор журнала «Санкт-Петербургский университет» и сотрудники ниже по должности, идентифицировать которых по прошествии почти двух лет я не могу. Показывая мне документы, ректор предложил пересесть ближе и добавил: «Если не боитесь». Не задумываясь я ответила: «А чего мне вас бояться?». Наверное, зря. В университете все-таки ценится покорность.

Николай Михайлович дал ответы на все вопросы, которые поднимались в открытом письме. Его слова я внимательно выслушала и пересказала встретившим меня студентам. А потом поняла, почему убивали гонцов с плохими вестями. Наверное, от меня ожидали, что я встану перед ректором, стукну рукой по столу и скажу, что его нужно предать анафеме. Но я не предполагала, что от меня требуется нечто большее, чем пересказ позиции ректората, которую до этого нигде открыто не артикулировали.

Постепенно протестная активность на факультете стала спадать. Желание «спасти» сменилось на «сохранить». Мои отношения с движением SAVE SMOLNY, а позднее и с независимым профсоюзом СПбГУ (в создании которого я принимала активное участие) сошли на нет. Я хорошо отношусь к тому, что делают эти инициативы, но не нашла в них понимания. Бывшие товарищи допускали, что мои поступки не только бессмысленны, но и вредят всему студенческому движению. Я не могу позволить себе ответную резкость. Мне всегда казалось, что с теми, против кого ты выступаешь, нужно говорить прямо. Сложно бороться с системой, когда в тебя никто не верит. Еще сложнее, когда тебе 20.

Комитет по работе с общежитиями

Приняв невозможность спасти факультет, я сосредоточилась на общежитиях. Я сама жила в общежитии и знала о проблемах, с которыми сталкиваются другие жители студгородка. Отсутствие ремонта, дополнительные траты, неконтролируемые очереди при поселении и конфликты с соседями.

В моей комнате регулярно ломалась кухонная плита, отключалось электричество, зимой температура падала до +10, горячей воды не было несколько раз в год по три недели и в любое время дня выстраивались очереди в постирочную из-за износа стиральных машин – их не обновляли годами. А это лучшее общежитие СПбГУ! В других людям падает на голову потолок и в окнах не хватает стекол. Все эти проблемы университет может решить, но не делает этого. Простая математика: 0,25 ставки преподавательского труда университет оценивает приблизительно в 8 тыс. рублей за месяц. 8 х 4 = 32 тыс. рублей – полная ставка. На одном моем факультете большая часть преподавателей трудится за 0,25 или 0,5 ставки. На моей кафедре преподают 3 человека, на других кафедрах ситуация не многим лучше. При этом за год обучения один студент платит около 370 тыс. рублей. Только мой факультет приносит университету достаточно средств, чтобы отремонтировать одно общежитие. И мы не учитываем фонд «друзей СПбГУ».

Я вступила в Комитет по работе с общежитиями Студсовета СПбГУ и стала участвовать в нескольких рабочих группах – сначала по отказу в продлении договоров о проживании студентам-платникам, затем – по местам повышенного комфорта.

По той информации, которая мне доступна, последняя рабочая группа и стала причиной отчисления. Классовое деление при заселении в общежития возмущало одним своим существованием: места базового комфорта – для тех, кто не может платить больше тысячи рублей (это стоимость одного места для студента-бюджетника без учета дополнительных трат в виде холодильника, постирочной, вай-фая и др.). В места базового комфорта оказались записаны общежития секционного и коридорного типа, в которых нет ремонта. Общежития квартирного типа (например, то, в котором я жила) целиком оказались записаны в места повышенного комфорта – включая те комнаты, которые требуют ремонта. Стоимость проживания в местах повышенного комфорта ранжировалась в зависимости от общежития и мест в комнате – выше всего университет оценил проживание в корпусе Михайловской дачи, за место требовали 11 тысяч рублей.

Позиция университета заключалась в том, что денег на ремонт у второго вуза страны не хватает, поэтому необходимо повышение стоимости проживания в общежитиях. Стипендии при этом не индексировались в соответствии с новым курсом стоимости проживания. 

Сначала я потребовала ремонта в своем общежитии, затем – объяснений о местах повышенного комфорта через Виртуальную приемную.

На вопрос о том, как так вышло, что 30% жилого фонда СПбГУ переводится в места повышенного комфорта, а 67% требуют капитального ремонта (следовательно, аварийные) и, по всей видимости, являются местами базового комфорта, мне ответили следующее (ранее ответ на этот вопрос был доступен в Виртуальной приемной, в настоящее время удален/скрыт):

Это не единственное упоминание моих вопросов, которое университет стер из истории после отчисления. Также недоступна статья о встрече с ректором.

Позднее администрация объяснила, что 30% мест повышенной комфортности нужно считать из всех мест, пригодных к проживанию, то есть в аварийные блоки никого не селят.

На правах анонимности источника добавлю фото из комнаты, введенной в места повышенного комфорта в общежитиях Петергофа, сделанное в период заселения первокурсников. Выводы о том, верить ли словам администрации, делайте сами. 

Позже рабочую группу большого студенческого совета СПбГУ по общежитиям обвинили в подготовке к митингу в Петергофе, когда часть студентов готовилась к проведению общественных слушаний по вопросу мест повышенной комфортности. Я к этому не успела приложить руку – воевала с насекомыми в 18-м общежитии. После того, как администрация заподозрила студентов в организации митинга, моего друга, который тоже состоял в рабочей группе, вызвали в деканат, где оскорбляли и сообщили, что он может даже не пытаться поступать в магистратуру. Знаю, что ректорат связывался со студентами юридического и политологического факультетов, которые тоже занимались вопросом мест повышенной комфортности. Со мной никто не связывался, меня отчислили. 

Отчисление

Формально меня отчислили за академическую неуспеваемость с 4 курса бакалавриата. И.о. заведующего кафедрой, на которой я училась, Никита Всеволодович Кузнецов, неоднократно отправлял меня на пересдачи по двум предметам, к которым не имеет никакого отношения и в которых ничего не смыслит – «Проклятию природных ресурсов» и «Экономической антропологии». Последний мне удалось сдать на А незадолго до отчисления. На «Проклятие …» была собрана комиссия из четырех заведующих кафедрами (!) Института философии. В этом предложении важны два факта: экзамен у студентки бакалавриата принимают сразу четыре заведующих кафедрами. Второй немаловажный факт – все члены комиссии – работники Института философии, в то время как «Проклятие …» – предмет на стыке политологии и экономики, к философии никакого отношения не имеет. Как и те, кто принимали экзамен, к политологической науке. Замечу, что и.о. зав.кафедрой (назначенный «сверху» и не избранный преподавательским составом) и директор Института философии – одно лицо, Н.В. Кузнецов. Но проблема, конечно, не только в нем.

Зная о проблемах со здоровьем и обучении по льготной квоте, четыре заведующих кафедрами задавали провокационные вопросы, не имеющие отношения к сути экзамена и старались всячески указать мне на совершенное отсутствие способностей к мыслительной деятельности. Кроме того , Алексей Михайлович Соколов настойчиво пытался выяснить, являюсь ли я русской, училась ли в русской школе и понимаю ли русский язык. Мне кажется, что одна фиксация сотрудника института на национальной принадлежности заслуживает разбирательств в Этической комиссии.

Я попыталась оспорить результаты комиссии, но мне ответили отказом. В конце ответа на апелляционную жалобу проректор оставила ссылку на личный кабинет абитуриента со словами о том, что каждый отчисленный студент имеет право на восстановление.

Кажется, человеческой жестокости нет предела. Я попыталась восстановиться. Прекрасно сдала вступительные и собрала перечень «особых заслуг» за время учебы – побед и выступлений на международных конференциях, благодарностей от той же администрации, что недрогнувшей рукой подписала приказ о моем отчислении. Меня не восстановили без объяснения причин.

Мне достоверно известно, что решение о невосстановлении было политическим. Это признали те, кто исполнял такую волю. Отказ в восстановлении опубликовали за несколько месяцев до защиты выпускной работы. 

Планы на будущее

Судиться с университетом. Потому что лжесвидетель не окажется ненаказанным, и кто говорит ложь, не спасется. Притч.19,5