Уходящий 2025 год все чаще заставляет редакцию «Соты» обращать внимание на фантастику. Мы уже рассказывали о конкурсе фантастических рассказов от «Росатома» про оптимистичное будущее, где вопреки условиям победила антиутопия. А в начале декабря премию «Большая книга» в номинации «художественная проза» получил фантастический роман Эдуарда Веркина «Сорока на виселице». Отзывы читателей в отличие от мнения жюри премии расходятся: на Литрес и fantlab одни восхищаются гениальностью текста, другие характеризуют его как 590 страниц переоцененной бессмыслицы, третьи аккуратно признают, что книга не для всех. Что ж, если вы еще не сталкивались с абсурдистской научной фантастикой, то самое время сравнить ее с реальностью.
Роман, входящий в цикл «Поток Юнга» (во всех книгах цикла действие развивается в одном и том же мире будущего), начинается интригующе: на нас сразу же высыпается щедрая охапка загадок, ради разгадки которых хочется читать дальше. Чем так важен рассказ «Бабушка-удав»? Что за странная наука – синхронная физика, причастные к которой тысячами гибли в каких-то загадочных экспериментах? Что за загадочный инцидент на Бенедикте? Чем кончилась программа активного долголетия «Лазарь», с жертвами которой, судя по первой главе (чему встречается подтверждение в последующих) происходили прямо-таки жуткие трансформации?
Спойлер, чтобы вы не мучились надеждами зря: ни одна из загадок не раскроется, зато они щедро обрастут новыми загадками и намеками на разгадки, которые наш несчастный мозг все повествование обречен безнадежно конструировать из набора для пазла, где умышленно не хватает части деталей.
А ведь начало внушает надежды, что это будет книга, как минимум, понятная. Нам представляют героя Яна – не то чтобы он нормальный человек (нормальных тут нет, да и что есть норма?), напротив, постепенно мы поймем, что он-то как раз ненормальный, у него, так сказать, и справка (диагноз) есть, но за счет этого Ян кажется самым предсказуемым из всех персонажей истории. Что, впрочем, тоже иллюзия.
Но продолжим: вот молодой человек по имени Ян (хотя в тексте на самом деле не уточняется, насколько он молод). Ян занимается понятной работой: в дивном, безопасном и предсказуемом мире будущего, где для туристов надо создать иллюзию приключений в дикой природе, но чтобы никто не убился, он работает инструктором, включает и выключает комаров и спасает медведя от туристов… то есть, наоборот. Хотя нет, все-таки медведя. В разгар этой увлекательной деятельности на голову герою сваливаются не сильно любящие его родственники в количестве отца и брата и радуют вестью, что ему пришло приглашение в Большое Жюри, которое собирается, чтобы решить судьбы человечества (а в данном случае, кажется, синхронной физики).
Родственники не то чтобы горды, скорее считают, что Ян этой ответственности недостоин, ведь у него, как мы с трудом узнаем из дальнейших глав, проблемы с абстрактным мышлением и другими когнитивными функциями. Впрочем, хотя сложные отношения с мелькнувшей в начале книги родней будут в дальнейшем оживлять воспоминания героя, толком и тут ничего не прояснится.
Несмотря на увещевания близких, Ян все же погружается в космический корабль «Тощий дрозд» и в компании библиотекарши Марии, гениального синхронного физика Уистлера и его искусственно созданной домашней пантеры Барсика летит на планету Реген, где часто идут дожди. В пути герои умирают… Нет, не потому что это рассказ о космической катастрофе, просто таковы технологии космических путешествий светлого будущего, где у человечества масса возможностей, но минимум перспектив. Умирать приходится неоднократно, эвтаназия – способ преодолеть «барьер Хойла», столкновение с которым для действующего мозга чревато непонятными трансформациями. Но и смерть не все переносят хорошо…
«Мы спускались на лифте между шестой и седьмой смертью»
Уже после нескольких смертей героев что-то становится не так с самой тканью повествования. В нее плавно проникает безумие – как водолаз, прошествовавший мимо героев перед посадкой. Всем странностям Ян легко находит рациональные объяснения, но читателя это не успокаивает – возникает нехорошее ощущение, что персонажи неспроста отрезаны от мира в странно огромном и пустом космическом корабле, трюмы которого переполнены непонятными предметами, и постоянно ищут в этих лабиринтах теряющегося Барсика, ведя странные разговоры о мире и о себе.
«А знаете, что случилось на самом деле? – вкрадчиво спросил Уистлер. – Мы умерли. «Тощий дрозд» стремится сквозь лед и тьму изнанки, а экипаж и пассажиры лежат бездыханные в стазис-капсулах, а то, что мы наблюдаем вокруг…
Уистлер свистнул, эхо ответило. Мария вздрогнула и коснулась рукой моего локтя.
- Всего лишь чье-то не самое остроумное посмертие»
Однако герои все же пребывают на Реген и попадают в гигантский Институт Пространства, где им предстоит дожидаться других членов Большого Жюри, которых они, впрочем, никогда не дождутся, но это со временем становится не так важно. Здесь к компании присоединяется еще пара персонажей, но неспроста читатели в отзывах сетуют, что голоса героев трудно различимы – периодически в повествовании рассказ одного может перетечь в историю другого, и мы не заметим разницы, если действующие лица не спорят друг с другом. Ян – пожалуй, единственный, кто обладает особой манерой повествования и личной историей.
Когда герои бродят по коридорам циклопического здания, первые ассоциации возникают с фильмом «Чародеи» (и хрестоматийным «Кто так строит?!») или его прообразом – институтом чародейства и волшебства НИИЧАВО. Но повествование становится все страньше и страньше: мы попадаем в день сурка, несколько раз с небольшими вариациями проигрывая поход героев к Актуатору (таинственному агрегату, который в этом заведении конструируют со скоростью готических соборов Средневековья и который однажды, если достроится, изменит мир), да еще наблюдаем за безнадежными попытками Яна дойти до столовой. Затем вырываемся, наконец, из плена повторений, но к этому моменту уже ясно, что в центре сюжета – отнюдь не Большое Жюри (которое никогда не соберется, как в пьесе Беккета не придет Годо), и не вопрос о будущем синхронной физики, и не вопрос о запуске этого самого Актуатора или допустимости применения загадочной «жидкой свечи», которая способна превратить человека в гения и убить…
Нет, это все уже не так важно.
Книга плавно превращается в сочетание «Декамерона» с «Кентерберийскими рассказами»: едва встречаясь, герои начинают рассказывать друг другу истории о себе, о других и о человечестве вообще. Вот только эти истории никогда ничем не кончаются. В отличии от сказок Шахерезады, они обрываются на самом интересном месте, чтобы уже не продолжиться.
«Барсик заскулил громко, Уистлер замолчал.
Я обернулся.
Уистлер смотрел на Марию.
Мария лежала в кресле. Из-под солнцезащитных очков на щеку выползла капля крови. Мария была без сознания.
Сойер. Ньютон. Кранах. Есть люди, плохо переносящие смерть.
Здесь интересно»
Здесь, действительно, интересно: детальность и в то же время недоговоренность описанного мира завораживает. Это масштабное полотно, на котором нашлось место чему угодно, кроме того, о чем вроде бы нам обещали рассказывать, вполне соответствует давшей ему название картине Питера Брейгеля Старшего «Сорока на виселице», где невозможной конструкции виселица с болтливой сорокой вписана в пестрый, детальный, многоплановый мир.
Этот мир удивительно убедителен – детали, упомянутые будто бы случайно в обрывке какого-то так же случайно найденного рассказа, наверняка всплывут в случайном разговоре героев где-то в другой части текста. А набросанные штрихами и контурами проблемы будущего человечества даже в таком неясном виде занимают воображение – каждая из них (пространство, изменение человеческого тела, продление жизни, искусственный интеллект) в предложенной Веркиным трактовке могла бы развиться в целое повествование.
Но не ждите «философских диалогов, поднимающих глубокие проблемы», хотя о них регулярно поминают впечатленные книгой читатели. В том-то и дело, что глубоких диалогов нет – есть намеки, наброски, упоминания, детали, которые так и не сложатся в целое. Не будет конца ни у одной истории, объяснения ни у одной загадки. Обреченный остров с модифицированными под постоянную сдачу крови медведями, видящие сны касатки, погибшие во время неведомых опытов ученые, непонятные исследования случайностей, книги с вырванными страницами, вырванные из книг страницы, недописанные дневники, анекдоты, концовки у которых не будет, имена и факты, упомянутые как всем известные… В процессе чтения постоянно ловишь себя на желании залезть в Википедию, чтобы узнать, что же там все-таки случилось или чем дело кончилось, и лишь потом с огорчением вспоминаешь, что все описанное – химеры, у этого мира нет своей Википедии и своей истории.
Количество фрагментов множится, и в конце книги на них распадается все повествование, когда Уистлер не то сходит с ума, не то понимает что-то, чего другим понять не суждено (а может быть, это что-то понимает его вечный оппонент Кассини?). И ладно бы физик покинул бренный мир сам, но зачем-то он прихватывает с собой Барсика.
Зато Ян остается, словно Реген с Актуатором, дождями и непонятно кому нужной гигантской библиотекой взял его в плен.
«Физика как продолжение этики, идея не нова, гравитация как мерзость, сколько раз это было, творение длится, мир не обрел окончательную форму, оселок Его по-прежнему остр, глупцы, как вы не видите это, мы не можем этого видеть, глаза наши в пелене. Тысячи лет мы наблюдаем картину, искаженную злом. Буквально. Песнь тигра, человек зло, спорынья, тлен, и сеет зло, и не может остановиться, разве ты не понял, Ян, разве ты не понял, что они сделали? Законы природы – необходимые оковы, удерживающие зло от распространения, и по мере истончения зла эти законы изменятся, пока же свободы нет, я сам видел.
Эволюция универсальна. Любой объект, способный к движению, способен и к изменению. Неужели ты не понял, что они сделали?
Но скоро все изменится. Вселенная изменится в миг, равный удару сердца, и воздух выдержит нас»
Абсурдистская фантастика, маскирующаяся под научную, – вызов для мозга, ведь мы до последнего ждем, что сейчас детали головоломки сойдутся и что-то станет понятно.
Наверное, можно отказаться от надежды на ответы и просто наслаждаться чтением – ведь текст красив и поэтичен, полон скрытой иронии, переходящей то в лирическую грусть, то в умеренный пафос. Вот только зачем он написан и зачем мы его прочитали?
Может быть, это история о заблудившихся в лабиринте эвтаназий душах, обреченных странствовать по странному чистилищу?
Может быть, это все же антиутопия о человечестве, зашедшем в тупик своего развития?
Может быть, это история о книгах, которые взбунтовались и подчинили себе людей (как это происходит в одной из фантазий героя)? Потому-то по роману раскиданы вставные рассказы, а одна и та же книга, упомянутая несколько раз героями, на каждом витке оказывается с разным сюжетом?
Может быть, это притча о несостоявшейся встрече с неведомым, и Большое Жюри так же бессмысленно ждать, как инопланетян?
«Синхронные физики выбрали долгую дорогу, злосчастные муравьи решили покорить лабиринт, хотя можно было его не строить, стали старательными зодчими собственной тюрьмы, побоявшись задать правильный вопрос. «И где же все?» – недоумевал Ферми, вглядываясь в вызывающе молчащее небо. Их нет. Не было и никогда не будет. По одной причине.
Это все наше»
Фото: eksmo.ru
Что это было – загадка, которую нам так никто и не объяснит. Как и то, что все-таки случилось на Бенедикте, кто сиял в тот вечер, если не звезды, и почему эта последняя фраза очередного вставного рассказа и всего романа должна напугать читателей.
