С 20 октября 2022 г. по 19 февраля 2023 г. в Еврейском музее и центре толерантности проходит выставка «Мир как беспредметность. Рождение нового искусства: Казимир Малевич, Павел Филонов, Марк Шагал, Анна Лепорская и другие». Она известна в первую очередь картиной Анны Лепорской «Три фигуры», персонажам которой в декабре 2021 г. охранник «Ельцин-центра» зачем-то пририсовал глаза. Но выставка впечатляет не только ею (картину, к счастью, отреставрировали), но также разнообразием: всего тут 98 экспонатов, которые рассказывают не только о заявленной в названии «беспредметности», но и обо всем «новом искусстве» 1910-1920 гг.
О том, каково искусство «эпохи перемен», и зачем нам картины из прошлого столетия – в нашем новом материале.
Отчасти выставке «Мир как беспредметность» повезло: далеко не всякое культурное событие может прославиться на всю страну без участия создателей. И хотя слава сначала была негативная, она все же вызвала всплеск интереса и к выставке, и к ее теме. В декабре 2021 г. все, включая далеких от живописи людей, узнали о существовании «Трех фигур» Лепорской. В ноябре того же 2021 г. «Мир...» впервые представили в Ельцин-центре. 7 декабря его посетители заметили на картине чернильные кружки. На следующий день «Три фигуры» осмотрел реставратор Государственной Третьяковской галереи. Картине, написанной в 1930-х гг., неизвестный пририсовал глаза синей шариковой ручкой. Хотя стоимость реставрационных работ составила 250 тысяч рублей, правоохранители не сразу взялись за поиски вандала. Расследование началось только после обращения Минкульта в прокуратуру. В итоге виновным оказался 63-летний охранник, контуженный ветеран войны в Чечне, а испортил он картину в первый же рабочий день. С его слов, картины на выставке ему «не очень понравились... Они оставляли тяжелое впечатление». А глаза он нарисовал, потому что об этом попросили дети, солгав, что это их рисунки (после опубликования записи с камеры наблюдения выяснилось, что детей не было, охранник был один в зале). За него заступались публичные люди. Например, Ксения Собчак так писала об этом: «Он – пожилой инвалид и ветеран боевых действий в Чечне и Афганистане, с диагнозом в сфере психиатрии, в прошлом потерял сына. Признал вину, несколько раз извинился, его штраф в 250 тысяч на реставрацию картины покрыла страховка». Но приговор все же вынесли – 180 часов исправительных работ. История эта не столько странная и забавная, сколько хрестоматийная: тут мы говорим об искусстве послевоенном, его развитие было ответом на общественные изменения 1900-1920 гг. После революции изобразительное искусство также стало способом диалога – новой власти и общества, которое не успело оправиться после Первой мировой и Гражданской. И зачем-то истории в 21 веке понадобился не просто необразованный человек, вандал, а ветеран с психическими проблемами, которому послевоенное искусство «не очень понравилось».
Приехавшая из Екатеринбурга в Москву выставка дополнилась новыми экспонатами. Она достаточно обширна и отлично вписалась в выставочный комплекс Еврейского музея. Вот, что говорят о ней сами организаторы: «Центральная тема выставки – история одного из наиболее ярких этапов деятельности Казимира Малевича по созданию новаторской школы авангардного искусства: от формирования объединения УНОВИС ("Утвердители нового искусства") в Витебском художественном училище, куда Малевич был приглашен преподавать в 1919 году, до периода постсупрематизма 1930-х, когда около мастера остались только самые верные ученики. Трактат "Мир как беспредметность", написанный Казимиром Малевичем в 1921–1922 годах, подвел итог более чем десятилетней живописной эволюции художника. Супрематизм стал одной из основ авангарда, глобально определил путь его развития, сделал его уникальным и неповторимым, а для учеников и последователей мастера теория беспредметности превратилась в своего рода религию. Одним из главных источников информации о зарождении и развитии супрематизма являются дневники ученика Малевича, художника Льва Юдина, впервые опубликованные в 2017-м Ириной Карасик ("Лев Юдин. “Сказать — свое…” Дневники. Письма. Документы. Свидетельства современников"). С опорой на исторические документы кураторы прослеживают формальные и неформальные связи художников, стремясь заполнить фактологические лакуны и детализировать представление о круге Малевича». Кроме Малевича и Лепорской, тут можно увидеть работы Марка Шагала, Константина Рождественского, Валентина Курдова, Веры Ермолаевой, Михаила Векслера и других художников этого направления.
Билет на выставку стоит 500 рублей. Посетителей в будний день (вторник) неожиданно много. На ресепшене близ первого зала проверяют билеты, а также выдают наушники и листовки с QR-кодом, который направляет посетителя на проект «Я – Малевич». Это не привычная аудиоэкскурсия по выставке, это сборник рассказов о жизни и творчестве художников. Что необычно – от второго лица. Слушать в зале не обязательно, сборник немногим информативнее статей в Википедии, но работает с эмоциями слушателя. «Вы – Марк Шагал (всего тут 10 художников). Вы родились в 1887 году и до 19 лет жили в Витебске...». За этим, казалось бы, простым перечислением фактов чувствуется что-то трогательное и уютное – словно занимательную историю рассказывают у камина.
Описать «Мир как беспредметность» сложно. Это супрематизм – направление в авангардистском искусстве, основанное в 1915 году Казимиром Малевичем. Считается разновидностью геометрического абстракционизма. Чтобы разобраться в нем, мы поговорили с профессиональной художницей, выпускницей Строгановского училища, которая посетила с нами Еврейский музей и центр толерантности.
– Расскажите, как менялось искусство в начале 20 века?
– Еще в 19 веке, когда творили импрессионисты, появилась тенденция ухода от классического изображения. «Буквального» изображения классической школы. Художники начали искать, как не просто изобразить какой-то предмет, а как выразить свое впечатление от него. Нужны были новые средства. Для импрессионистов был важен именно цвет. Они опускали форму и обращались к передаче через цвета, это была игра с цветовыми пятнами. Потом появился кубизм – и началось обращение к форме. Цвет тоже имел значение, но форма преобладала. Что такое кубизм? Попытка передать свойства предметов, собирая их из геометрических фигур. Например, как это делал Пикассо. У него предметов много-много граней, и он все-таки показывал форму в объеме за счет соединения фигур. Кроме Пикассо, можно взглянуть на «Послеполуденный чай» Жана Метценже и «Мужчину на балконе» Альбера Глеза – так вы отметите общие черты этого направления. А супрематисты, в основном, стали уходить от сложности кубизма. Они упростили форму. Также некоторые художники использовали очень простые цвета. Кандинский, например, никак не хотел отказываться от сложных цветов, а Малевич стремился к максимально возможному упрощению – цвета в том числе. Он и придумал этот термин – супрематизм. Об этом, например, его знаменитый «Черный квадрат» – о том, что смысл можно передать элементарными средствами. Самые простые фигуры, как известно, – это круг и квадрат. Талант художника в том, чтобы вызвать эмоции и размышления. Смысл не в желании автора что-то показать, смысл в том, что человек в «Черном квадрате» видит депрессию, боль и тайну бытия. И «Черный квадрат» у каждого свой. Обычный зритель, конечно, не всегда понимает это искусство, но без него нельзя представить искусство современное. Невозможно быть художником в 21 веке, не зная истории модернизма, в том числе супрематизма, который здесь представлен.
– Почему супрематизм и прочие модернистские школы стали такими популярными?
Это было новаторское искусство, которое сами авторы умело продвигали. Они написали кучу манифестов и книг о своем видении искусства. В начале 20 века живопись вызывала большой интерес. Потом началась Первая мировая война. За ней в России произошла революция. В обществе появился запрос на новое. После таких больших и страшных событий. Это касается искусства в целом. Книги стали другими, музыка – и изобразительное искусство тоже. Конечно, это было и талантливо – иначе бы не вызвало отклик у общества. Если бы не совпали два фактора – запрос на новое и талант, – то ничего бы не получилось.
– Всегда ли на художников влияют внешние события?
– Мне кажется, на любого художника они влияют. Художник не может быть равнодушным к миру. Когда происходят войны, революции, он реагирует на это. Когда человеку плохо, он пытается выплеснуть негативные эмоции, и часто именно они приводят художника к новаторству. Потому что выражение боли более индивидуально, чем выражение, например, любви. Поэтому во время войн и революций и в первые годы после них появляется много ярких произведений. С другой стороны, события могут как утопить художника, так и вознести на Олимп. Нельзя забывать, что в 20-е гг. новое искусство поддерживалось государством. Это было следствием революции. Советские художники-новаторы широко рекламировались. Их искусство стало знаменем, частью пропаганды.
– Советский модернизм тем и отличался от зарубежного – тем, что был политизированным?
– Безусловно. Их работы (Малевича, Кандинского, Шагала и прочих) стали символом нового времени, во многом потому, что отличались от того, что любили и ценили в императорской России. Советская власть противопоставляла их художникам прошлого: наступила новая жизнь, пришли новые люди с другими ценностями и взглядами. У новых людей, не русских, а советских обязано было появиться новое искусство. Ну как мог советский человек любоваться картинами Кустодиева? Например, его «Купчихой за чаем». Хотя Кустодиев жил при советской власти, умер в 27-м и успел написать того же «Большевика», все равно он был художником из прошлого. Все равно что сравнивать Северянина с «ананасами в шампанском», его сентиментальность – и резкую форму Маяковского и его «паспорт гражданина Советского Союза».
– Но «новое искусство» потеряло актуальность после прихода Сталина.
– Да. Потому что закончился НЭП, вообще закончилась вольница 20-х гг. Модернизм не вписывался в диктатуру, которой хотел Сталин. Все эти «измы» внезапно оказались слишком сложными для простого человека. В диктатуре не может быть ничего, что можно трактовать двояко. А модернизм, тот же супрематизм, каким бы простым он ни казался, не допускает единственной трактовки. К тому же эти картины могли ассоциироваться с событиями Гражданской войны, с голодом и разрухой. Партии нужны были простые и светлые образы благополучного настоящего и счастливого будущего. Поэтому нужно было убрать это. Нужно было вычистить все, что могло вызвать у простого человека мысли, не согласованные с партией. Во время Сталина эти картины просто перестали показывать, их убрали в запасники. Место Малевича и его учеников заняли художники от так называемого соцреализма. Они стали воспевать советскую действительность, рисовали счастливых крестьян и рабочих, колхозы и заводы. Сейчас соцреализм не пользуется популярностью. Но, допустим, московское метро – это типичный соцреализм. Приезжайте на станцию Киевская и посмотрите на мозаики. Или поезжайте на Новослободскую и поглядите на витражи. Сталинское искусство несло простые мысли, противоречия в нем были невозможны.
– Когда модернистское искусство вернулось в нашу жизнь?
– Примерно с началом «оттепели». Стали организовывать выставки, доставать из запасников картины 1910-1920 гг. Но это было скорее в духе: «Посмотрите, какие странные картины раньше рисовали!» Конечно, у некоторых работы того же Малевича или Шагала вызвали интерес, но большинство это искусство не приняло. Хотя новая власть была либеральнее (в сравнении со сталинской), она не была заинтересована в модернизме. Он был чем-то очень интеллектуальным, только для своих. Настоящую популярность он приобрел с Перестройкой и развалом Советского Союза. Художники-новаторы (а они были и в позднем Союзе) наконец-то получили возможность выставляться. Раньше ты мог писать для себя, для друзей-знакомых, но, напиши ты свой «Розовый Круг» по мотивам Малевича, его бы никто нигде не показал. После отмены цензуры интерес был огромный, это было похоже на взрыв – это несравнимо с интересом западных зрителей, у которых такой цензуры не было. Цензурой никогда нельзя задушить интерес, можно только усилить. Если, например, послезавтра напишут «Голубой Треугольник», его, может быть, не заметят сразу. Но если, грубо говоря, треугольники и голубой станут нежелательными, то очень многие заметят «Голубой Треугольник» и запомнят его надолго (учитывая, что все сейчас хранится в интернете). Потому что дело не в самом изображении, а в том, как мы его трактуем и соотносим с реальностью. Актуально то, что заставляет мыслить и чувствовать. В этом смысле условный «Голубой Треугольник» сильнее любой цензуры, которая не хочет, чтобы вы думали и чувствовали, а дает уже готовые ответы.
«Мир как беспредметность» – хорошая выставка уже потому, что вызывает и большой интерес, и критику. Хвалят ее за разнообразие и ругают, что необычно, за то же самое. Например, было сказано, что выставка «неровная и рваная» и «заявленной беспредметности тут от силы 20%». Что нет работ классиков беспредметного искусства таких как Родченко и Татлин, что необъяснимо мало Кандинского и Шагала и лучше бы переименовать «...беспредметность» в «развитие модернизма» или выбрать иное, более точное название. Возможно, тот, кто ждал исключительно «беспредметность», расстроится – ее действительно мало. Но организаторы ее и не обещали, несмотря на название, которое лишь отсылает к трактату Малевича и, честно признаем, просто красиво и завлекательно. И пусть на выставке мало Кандинского, Шагала и нет Родченко – она для тех, кто хочет познакомиться с российским и советским модернизмом. Оттого ставка сделана на разнообразие форм и жанров – тут и портреты, и пейзажи, и натюрморты, и та самая «беспредметность», в которой можно рассмотреть (или же нет), что самому захочется. И как просветительское мероприятие «Мир...» работает отлично. «Мир...» – для всех, и тех, кто эти картины увидит впервые. В наши тяжелые времена модернизм кажется если не выходом, то утешением. Сложное искусство – это всегда вызов системе, которая пытается навязать обезличенную простоту.
