В Москву из Санкт-Петербурга добралось масштабная выставка Карла Брюллов. На фоне международных новостей, в которых на людей в разных городах мира падает с неба что-то смертоносное, главный экспонат выставки смотрится на удивление актуально, хотя изображает стихийное бедствие первого века нашей эры. Корреспондент «Соты» посмотрел на «Последний день Помпеи», проникся разнообразием человеческих реакций на катастрофические события, побескоился о семейных ценностях в наследии Брюллова и озадачился концепцией выставки, ради которой некоторые законченные полотна художника объявили… незавершенными.
Хрестоматийно-абсурдная фраза: в 2024 году Карлу Брюллову исполнилось бы 225 лет. Это не совсем юбилейная дата, но все же праздновать начали в Русском музее, где с октября по май этого года прошла масштабная выставка «Великий Карл». Теперь выставка примерно в том же составе перебралась в Москву – в Новую Третьяковку на Крымском валу. Правда, она не столь масштабная, какой могла бы стать, если бы добавились поздние работы Брюллова из Италии, Германии, Латвии и, например, Киева, но что уж теперь об этом говорить… Впрочем, самые знаменитые шедевры Карла Брюллова, на счастье музейщиков, все есть в России, и их удалось по такому поводу собрать между Третьяковкой и Русским музеем, дополнив полотнами из музеев региональных (Нижегородский государственный художественный музей, например, по такому поводу поделился своей знаменитой «Гадающей Светланой»).
Для москвичей минус выставок, половина которых составлена из экспонатов Третьяковской галереи, в том, что, ожидая новых впечатлений, половину визита созерцаешь что-то привычное и знакомое. Но хотя бы главный экспонат выставки – «Последний день Помпеи» – москвичи явно видят реже жителей Санкт-Петербурга. Хотя и петербуржцам освежили впечатления: с декабря 2023 года полотно проходило комплексную реставрацию (как уверял сайт Русского музея, первую в истории картины), причем реставрировалось оно без отрыва от демонстрации – посетители могли наблюдать за процессом через прозрачную перегородку в музейном зале. А теперь отреставрированная гибель Помпеи в отреставрированной же раме демонстрируется уже во всем, так сказать, трагическом блеске.
Значимость главного шедевра попытались уравновесить зональностью выставочного пространства. Оно на этот раз оформлено довольно просто, черный фон, на котором особенно яркими кажутся краски итальянских сценок и ткани на парадных портретах. Никаких лабиринтов и разнообразных тематических зон – выставочный зал разделен прямыми линиями по горизонтали на несколько отсеков, которые одним концом упираются в стену с хроникой жизни художника, а другим – в ключевой для данного раздела экспонат. В Москве, в отличие от Санкт-Петербурга, концепция поменялась – там был просто «Великий Карл», тут же название выставки – «Карл Брюллов. Рим – Москва – Петербург».
«Важная интрига нашего нового проекта, – информирует посетителя сопроводительный текст у входа, – поиски «места силы» Брюллова». Далее выясняется, что «географическое положение, неповторимая городская среда, наконец, климат трех мегаполисов – Рима, Москвы, Петербурга» как-то повлияли на формирование художественного дара Брюллова. Подразумевается, что три этих периода жизни художника были по-своему важны для него. О роли каждого места информирует та самая стена с хроникой жизни Брюллова в Италии и России. Правда, когда вникаешь в «историю с географией», немного удивляешься, почему Москва и Петербург выделены как две отдельные зоны, равные при этом по значимости третьей, «римской». Разве не логичнее было бы двухчастное деление «Италия – Россия»?
Про Италию все понятно, вопросов нет: здесь Брюллов сложился как художник, перешел от мифологических сюжетов к жанровой живописи, которая так радует своими солнечными красками. Здесь он начал писать великолепные парадные портреты, в том числе создал знаменитую «Всадницу». Здесь он добился европейской славы, создав «Последний день Помпеи». В Италии художник в конце концов и умер, вернувшись сюда после пятнадцатилетнего перерыва, и похоронен на Римском некатолическом кладбище в районе Тестаччо.
На «Последний день Помпеи» смотреть приходится поверх чьих-то голов – перед полотном постоянно толпа зрителей. Пока одни задумчиво созерцают, другие пытаются сделать селфи или попозировать друзьям на фоне гибнущих людей у гробницы Скавра. Из катастрофического шедевра организаторы выставки выжали максимум: за основным выставочным пространством в маленьком зале собраны эскизы к картине, а также демонстрируется фильм о том, как менялся постепенно, от наброска к наброску, замысел Карла Брюллова. Фильм рекомендуем к просмотру, он помогает «соединить» в голове все представленные эскизы картины и не только увидеть работу над ней в динамике, но и лучше понять, как на этом полотне встретились эпоха классицизма с ее героическим пафосом сопротивления людей стихии, и эпоха романтизма с ее акцентом на эмоциях и личных переживаниях героев. А в наше невеселое время, когда что ни ночь – то сообщение об обстрелах и разрушенных домах в разных частях света – картина эта неожиданно перестает восприниматься как «просто еще один музейный шедевр» и задевает за душу. Причины у трагедий разные, но люди, как вдруг понимаешь, одинаковы во все времена, что в древних Помпеях, что в Риме XIX века, что в современности…
Вообще-то, после Италии Брюллов побывал еще в Одессе, но эта часть маршрута лишь упоминается в зоне про Москву, которой посвятили целый раздел, хотя художник провел там только пять месяцев 1836 года на пути в Санкт-Петербург. Правда, на эти месяцы пришлась знаковая встреча с Пушкиным в доме скульптора Витали, которому Брюллов позировал. Витали делал бюст Брюллова, Брюллов за это время успел написать портрет Витали (с бюстом и собакой), бюст самого Пушкина Витали тоже чуть позже создал, все три работы выставлены в торце раздела как его смысловой центр – остальное пространство заполняют парадные портреты и «Гадание Светланы», отвечающее за возврат к национальным корням.
Забавно, кстати, что создатели выставки деликатно умолчали об отказе Брюллова написать портрет жены Пушкина Натали: художник счел ее недостаточно интересной для полотна. Зато встреча с Пушкиным имела ценность за счет взаимных воспоминаний, процитированных в пояснении к этой зоне выставки. Пушкин, в частности, написал жене, что уезжающий в Петербург Брюллов «боится климата и неволи. Я стараюсь его утешить и ободрить; а между тем у меня самого душа в пятки уходит…». И мы опять-таки поражаемся актуальности переживаний и очень хорошо понимаем и поэта, и художника! Подумаешь, плюс-минус двести лет и смена столицы, но в целом как-то ничего в российской атмосфере не меняется.
Хотя самого Брюллова вроде бы ничего особенно ужасного в столичном Петербурге не ждало – слава, преподавание в Академии художеств и попытка по рекомендации Николая I создать монументальное полотно уже из русской истории. Перед Николаем I Брюллов не тушевался – ему заказали и портрет императорской семьи, но модели (жена и дочери императора) так отлынивали от позирования, что разозлившийся художник однажды собрал эскизы и уехал, не закончив работу. (На этом кончилось хорошее отношение императора к художнику, но, видимо, на карьере Брюллова это не сказалось).
Полотно на сюжет из русской истории постигла похожая судьба, хотя «Осада Пскова польским королем Стефаном Баторием в 1581 году» все же была доведена до стадии, позволяющей теперь разместить ее на выставке в торце петербургской зоны, как полотно симметричное «Последнему дню Помпеи».
Замысел картины Брюллов выбрал самостоятельно (еще до приезда в Россию), но то, что стало получаться, ему не нравилось категорически и, помучив картину два года, художник ее совсем забросил. Считается, что в этот раз его подвела торопливая подготовка – не было создано достаточного количества набросков, и на большом холсте проявились неудачи композиционного решения.
Действительно, при внимательном рассмотрении полотно озадачивает: почему монах с крестом на лошади, почему в разгар битвы псковитянка в праздничном кокошнике, почему оборону держит крестный ход, что там у них происходит, вообще? В отличие от «Последнего дня Помпеи», «Осаду Пскова» не снабдили сопроводительной информацией, а зря. Если про разрушение Помпеи во время извержения Везувия среднестатистическому посетителю еще более-менее что-то известно, то про Ливонскую войну, в ходе которой сражение за Псков, пожалуй, стало решающим успехом русских, знают гораздо меньше. Так что не всякий зритель разберется, в ходе какого конфликта поляки осаждали Псков и чем дело кончилось. Кончилось оно, кстати, успехом обороняющейся стороны, но из самого полотна это выяснить невозможно – сцена получилась такой загадочной, что интерпретировать ее можно и как победу над врагом, и как последнюю отчаянную атаку, и как встречу небесного воинства и бесовских полчищ (на такие мысли наводит цветовое решение, хотя на самом деле на полотне изображается крестный ход, воодушевлявший защитников крепости в роковой момент борьбы у пролома в крепостной стене).
Раз уж мы заговорили о подписях – нынешняя выставка в Новой Третьяковке, не в пример прежним, удручает скудностью сопроводительной информации. Есть тексты к тематическим разделам… и, собственно, все. Сведения о конкретных картина предполагается получать с сайта «Моя Третьяковка», сканируя куар-коды на этикетках, но мобильный интернет в музее в день визита корреспондента «Соты» работал очень плохо, а к музейной сети wi-fi подключиться не удалось вовсе, так что информация о полотнах осталась недоступной. Впрочем, конечно, можно было заплатить за аудиогид…
Отсутствуют и переводы сопроводительных текстов на английский, хотя, как кажется, выставка вполне могла бы привлечь туристов. Видимо, им тоже придется доплачивать за аудиогид.
Текстовые добавления к этикеткам экспонатов, правда, имеются, но рассчитаны они исключительно на юных посетителей – это вопросы для детей вроде «Как мы можем понять, какая сейчас погода на улице?» или «Кого из сказочных героинь напоминают сестры Шишмаревы?». Для детей есть и интерактив иного рода – стенды с образцами тканей, изображенных на портретах, или с демонстрацией этапов подготовки холста. Идея неплохая, но при отсутствии «взрослых» сопроводительных материалов возникает ощущение, что выставка в целом задумана для младших школьников. А родители… что ж, они увидят разрушение Помпеи и посмотрят на красивых заказчиц Брюллова, ну и довольно с них.
Кстати о красавицах. С ними не все так просто.
Хотя на первый взгляд кажется, что тут сплошное любование женской красотой, и к тому же традиционные ценности – половина героинь на портретах с малыми детьми или, как минимум, с подросшими воспитанницами: Мария Аркадьевна Бек с дочерью, княгиня Ольга Ивановна Орлова-Давыдова с дочерью, великая княгиня Елена Павловна с дочерью, графиня Юлия Павловна Самойлова, удаляющаяся с бала с приемной дочерью… Но когда все эти знаменитые (и чем-то очень схожие) полотна видишь в одном зале, ощущаешь некоторую странность происходящего. Почему среди работ Брюллова нет ни одного семейного портрета, где к женам и дочерям прилагался бы какой-нибудь муж?
Мужчины изображены на персональных портретах и, кстати сказать, тут художнику гораздо лучше удавалось передать их характер. Женщины же в большинстве своем однотипны, что усугубляется сходством композиций «… с дочерью». Иногда мы созерцаем подросших дочерей и воспитанниц отдельно от старшего женского поколения. Иногда – детей с няней или с арапом, как на знаменитом портрете детей Волконских. Но с отцом – никогда.
Карл Брюллов к семейной жизни относился сложно – отец художника, переехавший в Россию француз Поль Брюлло, был человеком очень жестким и с сыновьями обращался сурово – из-за его побоев юный Карл оглох на одно ухо. Сам он тоже отличался вспыльчивым характером, да к тому же еще и злоупотреблял алкоголем. Впрочем, одну попытку зажить семейной жизнью художник предпринял, и о ней напоминает на выставке «Портрет молодой женщины у фортепиано»: вообще-то это жена художника, дочь бургомистра Риги Эмилия Тимм. Брак 39-летнего Карла и 17-летней Эмилии продлился всего 41 день и завершился скандальным бракоразводным процессом, причины которого до сих пор загадочны. Брюллов обвинил жену, что она не то изменила ему, не то сбежала, не то ограбила, а заодно оклеветала перед светским обществом. По слухам, все было еще хуже – девушка до свадьбы сожительствовала с собственным отцом… Но оставим детали этой истории искусствоведам. Брак благополучно распался, Эмилия потом вполне удачно вышла замуж снова, Карла утешала верная любовница, муза и покровительница Юлия Самойлова, на которую чем-то неуловимо похожи героини всех его парадных портретов (и у которой в семейной жизни тоже творилось черт знает что).
В общем, с традиционными семейными ценностями дело обстояло не очень хорошо.
Отдохнуть от обилия светских красавиц удается в небольших зонах, посвященных наброскам, рисункам, акварелям и росписям Исаакиевского собора – Брюллов расписывал его главный плафон. В описании этого процесса встречаются трогательные пассажи, что росписи «стали олицетворением могущества царской власти и всей Российской империи», а помещенные на купол изображения канонизированных деятелей русской истории «стали для прихожан своеобразным посланием, подкрепляющим их веру в духовную силу Отечества, а также уникальность пути русского народа». Задумываешься, имеют ли сотрудники Третьяковки представление о том, в чем вообще-то смысл росписей христианских храмов, да и сама идея христианства. Впрочем, трудно сказать, что думал о православном храме лютеранин Брюллов, но император Николай I, вполне вероятно, понимал суть православия именно так.
История с Исаакиевским собором, вообще-то, печальная – работа над ним подорвала здоровье Брюллова (он много бегал по лесам туда-сюда, чтобы оценить издали, что получается, и быстрее поправить работу). Художник сильно заболел, провел в постели семь месяцев, передав доделку собора Петру Басину, а через два года уехал в Италию не то лечиться, не то следом за Самойловой (успев до того написать еще «Христа во гробе», который выставляется в отдельном закутке).
Узнав об этом, мы перебираемся на балкон, где помещается раздел «Мастер неоконченной картины», посвященный вроде бы незавершенным портретам Брюллова. В пояснении к этой зоне говорится, что художник вообще-то не любил работу красками, быстро перегорал и многое бросал, не завершив, а портреты друзей не заканчивал вполне сознательно – в изобретенном еще Тицианом стиле non-finito.
Но, к удивлению публики, некоторые портреты, представленные в этом разделе, выглядят вполне завершенными работами.
- А что здесь недоделано? – ломают голову посетительницы перед изображением Ивана Крылова.
- Наверное вон там, видишь, пуговица недописана?
Загадка раскрывается благодаря репликам пожилой экскурсоводки, проводящей по балкону свою мини-группу: «Вообще-то многие работы здесь завершены, просто они не вписались в общую концепцию выставки, поэтому их отправили сюда».
Оказывается, предложенный детям где-то в начале выставки вопрос «Как мы можем понять, что картина не закончена?» звучал коварно. Картину можно объявить незаконченной, если ей не удалось найти место между «трех столиц», к которым не сводится творчество Карла Брюллова…
Идея с поиском «трех мест силы» в судьбе Брюллова кажется спорной. Когда соединяешь сведения из биографии художника с его полотнами, невольно думаешь, что его возвращение в Россию из Рима было тем периодом, которого вполне можно было избежать. Ну не расписал бы человек Исаакиевский собор, зато сохранил бы здоровье. Недописанная «Осада Пскова…» не стала бы большой потерей, останься она и вовсе не написанной. Парадные портреты красавиц с детьми, воспитанницами, лошадьми и собаками можно было с таким же успехом писать и в теплом итальянском климате. И уж точно можно было бы обойтись без неудачного брака… Вот только с Пушкиным познакомиться бы не пришлось.
И только когда выходишь из выставочного зала, осознаешь, что не хватает ставшего уже привычным цифрового интерактива от спонсора Третьяковки Сбербанка. Как же так, никакой дополненной реальности? И нам не показали, как оживает падающий на древних римлян пепел, ржет кобыла под всадницей или морщится светлейшая княгиня Салтыкова?
Хотя нет. Вот этого совсем не жалко.
