В последнее время в рунете участились разговоры о возможной канонизации выдающегося полководца и национального героя. Нет, речь не об Иосифе Сталине, календари и плакаты с чьим изображением все теперь так легко купить в обычном книжном. «Православный сталинизм» пока не достигает тех отметок, которые имел в нулевых. Зачем же тосковать по сильной руке, раз она и так чувствуется?
В киосках «Союзпечати» не встретишь календарей с профилем этого человека, в церквях не купишь книг о нём. При этом имя его знакомо каждому со школьной скамьи. РПЦ всерьёз подумывает о канонизации Александра Васильевича Суворова. В отличие от Сталина Суворов ходил в церковь по воскресеньям и чуть было не ушел в монахи. И тем не менее, вопрос о его канонизации – вопрос политический.
Роль канонизации в конструировании исторической памяти
Что такое канонизация
Вообще, канонизация – это буквально внесение в реестр. Только не врагов народа, а наоборот – «небесных друзей». Сам этот термин имеет западное происхождение и в России стал использоваться только в XIX веке. При этом само явление канонизации, то есть акта церковной власти по легитимизации почитания того или иного человека как святого известно и раньше. Однако почитание, как правило, складывалось независимо от этого акта и прежде его. В месте, где жил или умер конкретный праведник возникал его культ, который мог первое время почти не быть известен за пределами отдельного города или монастыря. Какие-то действия местной церковной власти могли отмечать факт одобрения этого культа: например, перезахоронение останков праведника в местной церкви или составление его жития, которое торжественно читалось за богослужением в день его памяти. К V веку таких почитаемых лиц стало уже довольно много, а общение между разными местными церквями (епархиями) – более интенсивным. При этом истории некоторых из местных святых вызывали споры. Так, со временем, для того чтобы предупредить складывание спорных культов, появляются списки святых, упорядоченные по календарному принципу. Как формальный акт канонизация появляется около XI века на Западе и около XIV – на Востоке. По сути, функцию противодействия неортодоксальным формам почитания этот институт выполняет и сегодня. Достаточно вспомнить низовое почитание Ивана Грозного и Григория Распутина в конце 1990-х – начале 2000-х или культ Славика Чебаркульского, до сих пор существующий на Урале и не признаваемый церковной властью. Отказ церковных властей от канонизации этих людей означает именно запрет на совершение богослужений в их честь, написание икон и распространение по церковным каналам литературы, в которой они представляются как святые. Но бывает и обратное. Не всегда канонизация является ответом на уже существующее народное почитание. История знает немало примеров того, как прославление в лике святых происходило «сверху» и не приводило к формированию устойчивых культов. И в таких случаях стоит посмотреть на канонизацию уже под другим углом – как на инструмент политики памяти.
Фото: Ozon
Политика памяти
Алексей Миллер обозначает этим словосочетанием «сферу общественных практик и норм, устанавливаемых государством и связанных с регулированием коллективных представлений об истории, акцентированием внимания на одних сюжетах и замалчиванием или маргинализацией других». Он же указывает в числе основных элементов политики памяти мемориализацию и установление стандартов исторического образования. Какие памятники мы видим, на улицах и площадях названных чьими именами они стоят, что читаем в новом учебнике Мединского и какие задания будут на ЕГЭ в текущем году – всё это вопросы политики памяти.
Однако у церкви есть своя память и своя история, очень тесно связанная с историей государства. Каждый школьник слышал имена святых Сергия Радонежского, Александра Невского, Даниила Московского. Почему? Потому что Сергий Радонежский благословил Дмитрия Донского перед Куликовской битвой, Александр Невский победил шведов в Невской битве, а Даниил Московский стал родоначальником Московской ветви династии Рюриковичей и предком всех правителей постепенно укрепляющегося Московского государства до самого Федора Ивановича, сына Ивана Грозного. Значит ли это, что церковное почитание всех этих людей стало результатом целенаправленной политики? Нет, не значит. В житии преподобного Сергия благословение Дмитрий Донскому на борьбу с узурпатором Мамаем является лишь одним из сюжетов и довольно проходным. Его отшельничество, труды по реформированию устава и созданию отдельной монашеской традиции играют куда большую роль. А если говорить о «гражданских вопросах», то нужно отметить усилия игумена по умиротворению локальных конфликтов – княжеских междоусобиц. Впрочем, в России сейчас об этой роли религиозных лидеров не очень любят вспоминать. Образ священника с крестом перед строем военных давно стал куда более привычным, чем образ епископа в качестве посредника за столом переговоров.
А вот с Александром Невским ситуация куда интереснее. Его культ в современном виде – результат последовательного огосударствления его локального церковного почитания на Владимирщине. Если изначально князей на Руси прославляли не за их государственные заслуги, а за служение своему народу и личную праведность, то в случае Александра Невского произошла подмена акцентов. Петр I, основав новую столицу близ места Невской битвы, стал создавать соответствующий сакральный нарратив. В числе прочего он распорядился изменить иконографический образ князя – отныне он должен был изображаться не как схимник, каким он стал перед смертью, а как правитель в парадных воинских одеждах. Это было частью более широкой политики сакрализации власти, в рамках которой культ Александра Невского стал инструментом государственной идеологии. В то же время образ князя в церковных гимнах ему до сих пор не соответствует его облику с картинки из учебника. В них Александр Невский всё ещё предстает скорее как милостивый защитник сирот и вдов, нежели как полководец, а его военные победы воспеваются не в милитаристском, а в миротворческом ключе – как установление "тишины" народа, причем скорее молитвой, чем мечом.
В XIX веке, в правление трех императоров Александров (I, II и III), культ Александра Невского как национального героя получил новое развитие. Особенно это проявилось в эпоху Александра III, когда образ князя стал символом национальной самобытности, православия и противостояния западному влиянию. Возведение храмов в его честь, широкое распространение его иконического образа по всей стране служили не только выражением лояльности монарху, но и средством сакрализации власти и консолидации общества вокруг фигуры «идеального православного государя».
В советское время культ Александра Невского получил новую интерпретацию, закрепившуюся благодаря кинематографу, особенно фильму Сергея Эйзенштейна. Великая Отечественная война превратила его в символ патриотической борьбы, но при этом окончательно стерла из народного сознания его первоначальный облик – правителя-миротворца, заботливого покровителя бедных и угнетенных.
Скриншот: "Кинопоиск"
И всё же случай Александра Невского – не про канонизацию, а про государственную апроприацию образа уже признанного святого. А как обстоят дела именно с канонизациями? Были ли они отражением государственной политики?
I. История канонизаций в РПЦ: от локального почитания к государственной политике
Канонизация как механизм укрепления идеологии (пример Бориса и Глеба, Дмитрия Угличского)
Поскольку канонизации как сформировавшегося механизма в Русской церкви долгое время не существовало, проследить зависимость связанных с ней процессов от внутренней и внешней политики российского государства довольно затруднительно. Древнерусская святость зачастую бывает парадоксальной. Чего стоит только обилие средневековых юродивых, воспетых Водолазкиным в «Лавре». Князья, а они в то время в первую очередь военачальники, в святцах регулярно оказывались, но не удостаивались почитания за пределами своих прежних уделов. Да и в них подробности их жизни в веках сохранялись плохо. Нередко жития таких святых составлялось много лет спустя по догадкам и с опорой на фольклор или классические житийные тексты и плохо согласовались с летописным материалом. Самый известный пример – Петр и Феврония Муромские, культ которых в качестве покровителей семьи, любви и верности активно продвигается сегодня. А вот выдающиеся политические деятели своего места в церковном календаре как раз не находили – ни Владимир Мономах, ни Ярослав Мудрый, ни кто-либо из московских князей кроме сына Невского – князя Даниила (почитание которого до сих пор остаётся очень скромным). А самыми известными из святых князей домонгольской эпохи были и остаются Борис и Глеб – жертвы политического убийства, согласно житию, принявшие смерть от рук воинов своего сводного брата-узурпатора. Вопреки убеждению нынешнего российского президента в том, что «они не могут быть для нас примером», потому что «легли и ждали, когда их убьют», именно Борис и Глеб стали первыми русскими святыми и – в отличие от своего также прославленного отца, равноапостольного князя Владимира – имели широкое почитание.
Особняком стоит прославление царевича Дмитрия Угличского, сына Ивана Грозного от Марии Нагой. Темная история его трагической гибели порождала слухи о чудесном спасении и самозванчество. После победы над Лжедмитрием I новый царь Василий Шуйский инициировал скорую канонизацию маленького царевича, дабы «уста лжущия заградить и очи неверующия ослепить глаголющим, яко живый избеже (царевич) от убийственных дланей».
XVIII-XIX век: переосмысление культов некоторых русских святых как политических и святые как образцы духовности и самопожертвования
В петровскую эпоху говорить о политических прославлениях святых также сложно. Сам император всероссийский симпатизировал протестантам и не поощрял прославлений новых святых, но созданная им империя нуждалась в своей священной истории, героями которой должны были стать святые. И Александра Невского тут было явно недостаточно. Нужен был основатель христианской России – великий князь Владимир. В 1789 году, когда во Франции уже началась революция, а отец отечественной истории Н.М. Карамзин путешествовал по Европе, в Санкт-Петербурге был освящен Князь-Владимирский собор. В 1825 году император Александр I, посетив Севастополь, одобрил строительство храма с тем же посвящением. В результате построили целых два – «Усыпальницу адмиралов» в центре города и – уже при Александре II в 1891 году – в Херсонесе, где Владимир вероятно принял Крещение. Активно строились Владимирские храмы в Киеве, Воронеже, Иркутске.
Вообще, прославления святых в Российской империи обычно не имели политического подтекста. Даже при Николае II, поддержавшем несколько канонизационных процессов, только один из них имел политическое значение. В мае 1913, в год празднования 300-летия династии Романовых, в святцы был внесён патриарх Гермоген, заморенный голодом в кремлевских подвалах во время Семибоярщины. Поскольку Гермоген благословил восстание, положившее конец Смутному времени и косвенно приведшее Романовых на престол, его прославление в лике святых одновременно было признанием заслуг и делало его покровителем правящей династии.
XX век: новые мученики, канонизация царской семьи, попытки осмысления советского опыта
После Революции канонизации были негласно запрещены большевиками, а представители церкви подвергались репрессиям. Однако к концу советской эпохи власти видели в Русской православной церкви уже не враждебную силу, а скорее союзника, и высшие иерархи отвечали на это взаимностью. И если в конце 1920-х годов будущий митрополит Сергий ещё убеждал советскую власть в том, что его прихожане хотят видеть Советский союз своей родиной и быть едиными с ней в радостях и неудачах, то в 1980-х официальные церковные издания уже с уверенностью сообщали, что «архипастыри и пастыри [всегда были] вместе со всеми чадами церковными – на страже национальных интересов, на страже внутреннего и внешнего мира». Во время празднования 1000-летия Крещения Руси в 1988 году список русских святых пополнился девятью новыми именами. Среди них – имя московского князя Дмитрия Донского. Отчасти это прославление было запоздало приурочено к 600-летию победы на Куликовом поле, отчасти – было церковным воплощением гражданского почитания князя как героя и великого полководца, что вполне вписывалось в идею сотрудничества церкви и государства в деле патриотического воспитания населения.
Фото: "Фома"
В 1989 году были канонизированы первый Московский патриарх Иов (+1607) и чуть было не расстрелянный большевиками патриарх Тихон (+1925). После падения СССР начался процесс прославления прочих новомучеников – жертв революционного насилия и государственного террора. Самой сложной из этих канонизаций было причисление к лику святых семьи последнего российского императора. Однако, после долгих дискуссий, в августе 2000 года, Николай II, императрица Александра и пятеро их детей были канонизированы в числе других святых жертв советского режима. Безусловно, этот акт означал отстраивание от советского наследия. Прославление жертв режима вроде бы исключает восхваление этого режима и возвеличивание тех церковных деятелей, которые в силу тех или иных причин сотрудничали с режимом. Впрочем, недавние высказывания патриарха Кирилла или одного из идеологов текущих церковно-государственных отношений Александра Щипкова позволяют в этом усомниться.
Канонизация царской семьи, несмотря на широкое распространение в тот момент среди широких слоёв РПЦ монархических идей, была намеренно деполитизирована. В актах собора 2000 года подчеркивалось, что его канонизация не означает канонизации монархической формы правления, а сами новопрославленные чествуются не за то, как они правили или жили в относительно благополучное время, а за христианское терпение скорбей на последнем этапе их биографии.
И вот, в 2004 году архиерейский собор РПЦ прославляет праведного воина Феодора Санаксарского, более известного под именем адмирала Федора Ушакова. Уже тогда эта новость была встречена многими с удивлением. Святой адмирал? Как это? Святыми обычно считают монахов, а если военных, то античных или хотя бы средневековых. Но адмирал екатерининской эпохи? А если так можно было, то почему же прославили Ушакова, а не Суворова? Ответ, который обычно неформально давали на этот вопрос, похож на разъяснения к канонизации царской семьи: Федор Федорович прославлен не за военные победы, а за целомудренное поведение и 10 лет жизни при Санаксарском монастыре. Впрочем, для военных моряков 10 лет жизни безбрачного отставного адмирала значат куда меньше, чем для церковных комиссий. Для них он – коллега, покровитель Флота Российского. С икон на них смотрит тот же самый Ушаков, что смотрит и с медалей, бюстов и парадных портретов – в погонах и с орденами в петлице. А раз так – чем сухопутные войска хуже?
Фото: Ozon
II. Канонизация Суворова в свете политики памяти XXI века
Мы уже писали о выдающемся флотоводце – адмирале Федоре Ушакове. Вернее, о том, как в 2004 году произошло его прославление в лике святых. Тогда же – в нулевые – начался процесс присвоения различным ведомствам или родам войск святых патронов. Не боеприпасов, а патронусов – покровителей, к которым работникам ведомства рекомендовано обращаться в «рабочих» вопросах. Это практика, традиционная для Католической церкви, в православии местами стала выглядеть вычурно. Ракетные войска получили в покровители великомученицу Варвару, Погранвойска – преподобного Илью Киево-Печерского (обыкновенно его отождествляют с былинным Ильёй Муромцем), а Федеральная служба судебных приставов – Федора Стратилата, мученика IV века.
Мученики и герои
Кроме того, это присвоение покровителей было достаточно анахроничным. Мученики древности не были патриотами России, да и патриотами Римской империи, скорее всего, тоже. Во всяком случае, не считали их таковыми римские чиновники. Ведь большинство из них приговаривались к смертной казни именно за отказ принять участие в римском государственном культе. Почитание гения (духа) императора и общеимперских богов было скрепой, на которой держалось древнеримское общество. Когда христианство стало сначала дозволенной, а затем и официальной религией – пришлось искать другие ресурсы. А много позднее, уже в эпоху Модерна, функцию ритуальной скрепы стало играть почитание национальных героев. А вот образцом для их культа стало как раз почитание тех самых мучеников, которые противопоставляли свою веру в Иисуса Христа и «гражданство в божьем царстве» римским государственным скрепам.
Однако уже здесь мы оказываемся в весьма деликатной ситуации. Христианских мучеников казнившие их палачи совсем не считали победителями. В каком-то смысле, на них больше похожи не воинственные борцы на независимость, а жертвы советского террора или Холокоста или хотя бы те самые князья Борис и Глеб, которые «легли и ждали, когда их убьют». Но с точки зрения «главного российского патриота» для современных россиян они не могут быть примером. Нужны другие святые: которые боролись и выжили. И, желательно, боролись не со своими недостатками, как лесные отшельники и не обличали пороки общества, как юродивые, а боролись за Отечество.
Секулярная канонизация
Возвращаясь к сходству святых и национальных героев, заметим, что и те и другие играют роль образцов для подражания у будущих поколений. И в каком-то смысле внесение в школьные учебники и методички по организации мероприятий в качестве героя – это своего рода «секулярная канонизация». К подражанию святым призывают верующих священники на проповедях, к подражанию национальным героям призывают любые работники сферы патриотического воспитания свою аудиторию. Разделение труда. Однако если церковные власти взяли курс на активное вовлечение священников в патриотическую работу с населением (о чем недавно спорил с патриархом Кириллом подмосковный священник Шляпин), то возникает проблема. Достаточно ли святых, которые одновременно являются и героями житий, и героями учебников истории? Сколько патриотических уроков в школах можно провести про Александра Невского, Федора Ушакова и других канонизированных полководцев? Не следует ли расширить их круг?
Канонизировать Александра Васильевича Суворова предлагали давно – с середины 1990-х годов. Но каждый раз это были если не маргинальные инициативы, то довольно узкие. За пределы круга военных, историков и общественников разговоры об этом далеко не уходили, а церковные деятели выражали в интервью осторожный скепсис относительно перспективы увидеть «праведного воина Александра» в православном календаре. Но вот, в мае 2022 года, через два месяца после начала войны, с инициативой канонизировать Суворова выступил тогдашний министр обороны Сергей Шойгу. Патриарх ответил, что РПЦ начнет сбор материалов по этому вопросу. Уже в августе 2023 года Синод РПЦ принял решение «передать вопрос о возможной канонизации Александра Васильевича Суворова в Синодальную комиссию по канонизации святых». Обычно это процессуальное решение принимается лично патриархом после положительного заключения по итогам работы профильной комиссии на региональном уровне. Вынесение этого решения на уровень Синода РПЦ, вероятно, имело целью дать сигнал о том, что работа ведется успешно и есть надежда на положительное решение.
Литография А.Греведона, 1828
Икона кисти Эйзенштейна
Попробуем предположить, как происходящее вписывается в современную российскую политику памяти, которая сегодня делает акцент в первую очередь на советском наследии. Зачем не РПЦ, а именно государству святой генералиссимус? Ведь, кажется, переименование городов Донбасса в честь старых коммунистов и прочая символическая ресоветизация сегодня для власти куда важнее.
Ответ на этот вопрос нужно искать не в Екатерининской эпохе, а гораздо позднее. Автор книги о трудной памяти «Неудобное прошлое» Николай Эппле вслед за профессором ВШЭ Ольгой Малиновой утверждает, что в России сегодня торжествует «доктрина тотальной преемственности». Предлагаемый государством исторический нарратив в качестве своей базовой настройки имеет символическую эклектичность, выстроенную вокруг базовой ценности страны, понимаемой как государство и уже – как текущий политический режим. Проще говоря, эта доктрина утверждает веру в Россию как вечную империю, всегда тождественную самой себе, в которой Николай II и Ленин – не тиран и освободитель или преданный праведник и узурпатор, просто два близких по времени правителя Великой России.
Эта эклектичность отсылает нас к годам центрального события в государственном историческом нарративе – Великой отечественной войны. Именно в конце 1930-х - начале 1940-х годов руководимая Иосифом Сталиным советская власть постепенно доставала из чулана забвения образы российских полководцев прежних эпох – дворян-крепостников, монархистов и вообще классовых врагов. На орденах и медалях, в названиях улиц и танковых колонн появились имена Александра Невского, Дмитрия Донского, Федора Ушакова, Александра Суворова и Павла Нахимова. Их более далекие и благородно-лакированные образы поднимали боевой дух куда лучше, чем образы красных командиров Гражданской, примеры мародёрства и террора которых были хорошо известны многим бойцам РККА в 1940-е. А Александра Невского до сих пор почти все представляют именно так, как его показал в своём фильме 1938 года Сергей Эйзенштейн.
Несложно заметить, что первые три военачальника (Невский, Донской и Ушаков) на сегодняшний день уже канонизированы. Сочетание церковной и гражданской святости в одном и том же образе делает его понятнее и ближе. Тот же Суворов – для абсолютно всех россиян был и останется человеком не из житий, а из учебника истории. Даже если Мединский добавит его икону в качестве иллюстрации к своему творению – это будет икона понятного святого, который, по мнению Верховного главнокомандующего, может быть примером для сегодняшних жителей зависимой от него страны. В отличие от братьев Бориса и Глеба.
