«И Чехов нас связал»: в театре Станиславского переосмыслили классические пьесы

23 ноября в «Электротеатре Станиславский» состоялась премьера «Чеховщины» – это необычное переосмысление классических пьес, без которых невозможно представить современный театр. Взяв отрывки из самых ярких работ Чехова,  режиссер Серафима Низовская в своём дебютном спектакле смогла создать нечто новое и одновременно знакомое – о тленности бытия, поисках счастья и женской доле, и не в 19 веке, а в нашем. 

О том, что Чехов может рассказать о нас сейчас и зачем нам классика в современной обработке, – в нашем новом материале. 

Осень, как известно, – прекрасное время для премьер. В этом году с искусством «все сложно», хуже всего пришлось кинотеатрам: так, отозвали из проката главные отечественные новинки – от якутской «Нуучча» и антиутопии «Мы» до, что неожиданно, вполне патриотичного «Нюрнберга». Может показаться, что театр штормит меньше, но это скорее иллюзия. На повестке дня – патриотические мероприятия и спектакли а-ля «Vежливые люди». Театрам, которые делают оригинальные и необычные постановки, непросто в это время оставаться на плаву. 

Этой осенью «Электротеатр Станиславский»  остается необычно уютным местом, в котором забываешь, что там в политике и на патриотическом фронте. Это храм чистого искусства, которое утешает в сложную эпоху. Если вы не знаете, что это за электротеатр такой, то мы поясним: это бывший Московский драматический театр имени К. С. Станиславского, основанный в 1935 г. (собственно, самим Станиславским). Переименовали его в 2015 г. после ремонта. Сейчас театр известен яркими и экспериментальными постановками: так, тут шел «Пиноккио» Бориса Юхананова (мы о нем писали), который был насколько запутанным и длинным, что внушал одновременно ужас и восхищение. «Чеховщина» – спектакль менее масштабный, он и короче (всего-то 80 минут) и понятнее простому зрителю, тем более если он помнит что-то из Чехова. В то же время режиссер смогла сохранить гармонию между реальностью и сном, оригинальной атмосферой – и современной трактовкой. И хотя «Чеховщина» не поражает сюжетом, декорациями и «странностями», она может быть совершенно очаровательной – и во многом это заслуга актрис, которые тут (все!) одинаково хороши. 

Вот, что сама Низовкина рассказывает о своей постановке: «Обычно спектакль начинается со сценария, – а после режиссер подбирает актеров на роли. С "Чеховщиной" все случилось наоборот: во время пандемии я предложила актрисам взять любимое из Чехова, девочки откликнулись, – а после из этого импровизированного онлайн-проекта вырос спектакль. Чеховщина – это разговор о себе. Спектакль основан на женских монологах из произведений А.П.Чехова, которые актрисы выбрали, исходя из своего жизненного опыта и переживаний. Благодаря хореографу Ольге Родных, в сценическую композицию был внедрен стиль танца Frame Up, который помог раскрыть индивидуальность каждой актрисы. В новом прочтении Чехов кажется еще острее – актрисам с ним горько, но интересно, потому что можно поговорить о своем и найти точку современного». В «Чеховщине» использованы фрагменты пьес «Медведь», «Безотцовщина», «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишневый сад» и рассказов «Из дневника одной девицы» и «Крыжовник». Необязательно знать их все – тут взяли понемногу, вы узнаете монологи Нины Заречной или Любови Андреевны, но они существуют в отрыве от оригинальных историй.

Мир Чехова в этом спектакле – это мир исключительно женский. На сцене (которой служит «Электролестница», вы правильно прочитали) только актрисы, мужских ролей нет. Героини Чехова постоянно говорят о мужчинах, но их монологи эти мужчины не слышат, женщины говорят с пустотой. Впрочем, и монологи эти печальны: героини чувствуют себя нелюбимыми, отверженными, недостойными уважения «приличного человека» (то есть, опять же, мужчины). У них ничего не получается, и жизнь кажется прожитой зря. В какой-то момент столь концентрированное страдание ввергает тебя в тоску: прошло больше ста лет, а в жизни обычной женщины почти ничего не поменялось. Современная женщина, как и столетием ранее, хочет любить, быть замужем и рожать детей, стать самостоятельной личностью, быть профессором и сбежать из условной Смоленской губернии в Москву. Признаем, что Чехов, за редким исключением, был мрачным и жестоким автором. 

Его героини пьют шампанское на плохо освещенной лестнице и делятся переживаниями: как сложно жить, тем более в России! Первая мечтала быть знаменитой актрисой, осознала, сколь она бездарна, но... отчего-то по-прежнему мечтает о сцене и живет в иллюзии, что сможет стать «лучше». Вторая жалуется, что терпеть не может работать, но заставляет себя, потому что иначе не проживешь. Третья сетует, что нынче не ценят умную женщину, считают ее за средний род, а она тоже хочет простого женского счастья. Четвертая безоговорочно растворяется в любимом муже, а после его смерти узнает, что он много лет ей изменял. Пятая хочет умереть от невзаимной любви, потому что любовь – единственная ценность в жизни. Шестая мучается из-за того, что ей больше 40 лет и с девчонками 22 лет она не сравнится – значит, и внимания не заслуживает. Все они очень невротичны, загнаны, напуганы и депрессивны, современны – но ничего лишнего, только реплики от Антона Павловича. Душевные метания героинь режиссер показывает также через танцы и музыку, которая очень весела и лишь подчеркивает, в какой безнадежности погрязли чеховские персонажи. 

Главное в «Чеховщине» – это сначала сильное стремление героинь к счастью, а потом их смирение с тем, что счастья не получилось. Можно спорить с этим или нет, но Чехов действительно в одном тяжелом финале (в «Дяде Ване») вывел смирение на новый уровень: «...Когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой – и отдохнем». Говоря совсем уж просто, на свете счастья нет, остается верить в жизнь загробную. Впрочем, замечает Серафима Низовская, и то, что не жизнь делает персонажей несчастными – нет, порой виноваты они сами, в том числе смирением с плохим. Вместо того, чтобы, приняв поражение, встать и отправиться на поиски нового счастья, героини «Чеховщины» упиваются собственными страданиями: муж мне изменял, но и после его смерти я буду хранить ему верность, похороню себя как женщину! какая тоска, как жить в этом скучном мире, а уезжать я не хочу! вот бы меня заметил кто-то и сделал самой счастливой на свете, и как жаль, что никто не замечает! Выстроенный вокруг этих бездеятельных метаний, спектакль все же по итогу оказывается феминистическим: после него хочется действовать от противного, не мучиться, а как-то изменить свою жизнь. Об этом же, ломая четвертую стену, говорит зрителям одна из героинь: «Вам нужно меньше по театрам ходить, лучше на себя посмотрите, а то так и проживете скучную жизнь!»

Приятно, что закончить «Чеховщину» решили не монологом из финала «Дяди Вани», а чуть менее депрессивной речью Ольги из «Трех сестер»: «Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить! О, боже мой! Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь. О, милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем... Если бы знать, если бы знать!». Что же, не все мы верим в посмертное «небо в алмазах», но что «счастье и мир настанут на земле» действительно хочется верить. Возможно, поэтому «Чеховщина» оставляет после себя грусть – но нежную. Режиссер смогла не скатиться в пошлость или абсолютный тлен. И после их постановки очень хочется перечитать оригиналы – Чехов этого заслуживает.