Как обычные люди уже месяц спасают берега Анапы и птиц от разлившегося по вине государства мазута.
15 декабря в Керченском проливе потерпели крушение танкеры «Волгонефть-212» и «Волгонефть-239», перевозившие 9000 тонн мазута, который вскоре прибило к берегу. Более 50 километров береговой линии от Таманского полуострова до Анапы оказались покрыты вязкой, черной и опасной субстанцией. Подобных прецедентов в мировой истории еще не было, поэтому не оказалось и готовых стратегий избавления от этого вида мазута, который в отличие от других нефтепродуктов не всплывает на поверхность, а остается в толще воды или вовсе уходит на дно.
Пока власти раздумывали, называть ли случившееся «чрезвычайной ситуацией», люди со всей страны самоорганизовались в волонтерские группы, открывали сборы, приезжали убирать мазут с пляжей и отмывать от него животных. Корреспондентка SOTA провела с волонтерами три дня и три ночи — убирала песчаные пляжи, отмывала птиц и травилась парами мазута — чтобы понять, кто эти люди, решившие купить на свои деньги билеты и потратить новогодние отгулы на спасение побережья Анапы.
Ночь, Кубань, меня рвeт полисорбом с чeрным чаем в желтую в свете фар траву Анапы. Вдали видны огни только открывшейся трассы «Краснодар-Крымский мост», которая путает не привыкших к новой развязке водителей. Они заезжают на полосы свежего асфальта, растерянно смотрят на не работающий из-за близости военного аэродрома навигатор, разворачиватся и выезжают. В голове возникает строчка из песни Noize MC: «А я говорю: мы дойдeм вопреки, там впереди огоньки». Я возвращаюсь спать после мойки птиц. Их ловят по ночам и почти сразу привозят на базу, поэтому на отмывании больше всего задач именно в ночные часы.
«После мазута?» — угадывает таксист и тут же рассказывает, что сам отравился его парами. Он убирал мазут в первый же день после выброса, когда все пляжи были покрыты чернотой, а средств индивидуальной защиты, как и понимания правил уборки, у вызвавшихся помочь людей не было. «Потом еще неделю “летал”», — говорит он.
«Если бы мой путь до машины был дольше на минуту, я бы просто весь в слезах вышел»
Птиц ловят ночью. Сачок напоминает рогатку с натянутой между расходящихся прямых сеткой. Рекомендуют ловить в темноте, чтобы не подвергать птиц лишнему стрессу. Совсем молодой парень рассказывает, что приехал волонтерить в Анапу даже без понимания, где остановится на ночлег. Пришел в штаб на берегу, сказал, что опыта нет, на «Добро.ру» не регистрировался. Ему дали лопату, немного поработал на пляже. А потом там же познакомился с другими волонтерами и юными МЧС-никами и решил, что продуктивнее будет поехать помогать птицам:
Я сначала думал пятна [мазута] выкапывать. Но посмотрел на людей, которые это делали, ну, какая-то странная штука. То есть даже МЧС-ники, они сами говорят, что то, чем мы на пляже занимались, – это не очень полезно, потому что техники нет. Вроде что-то засунул в мешок, несколько мешков заполнил, а место, в котором ты работал, на вид сильно чище не стало.
Я так скажу, я за все это время занимался разными вещами в качестве волонтера. И я думаю, это [ловить птиц] – самое захватывающее, чем можно заниматься. Всe такое прям особое. Как вы едете, на пляже, в темноте, все в обмундировании, в перчатках, крадeтесь. В первую же ночь нам достался последний сачок, который был на Черноморской [речь про штаб на улице Черноморской, д.2], и всё, мы отправились на чистую импровизацию. Мы приехали, и почти сразу нашли птицу. Это недалеко от Витязево на пляже. У нас было три человека. Один с сачком, другой с фонариком и я. Один человек поймал, я с тряпкой птицу перехватываю, коробки в машине остались. И вот я беру эту птицу, а она клюeтся, она дрожит, она живая. Я еe взял, несу, думаю, «блин, ты вот хочешь как-то отбиться от меня, ты из агрессивных», – вот это чувство, что ты, несмотря на такую первичную реакцию все равно делаешь благо.. если бы мой путь до машины был дольше на минуту, я бы просто весь в слезах вышел.
Там еще важный такой вопрос был: перевозить птиц по одной либо по несколько. У многих птиц счeт буквально на минуты идeт: они в мазуте, им плохо, у них стресс, и если ты решишь несколько отвезти, первые, которых поймали, могут умереть. В первый день отвозили по одной. То есть загрузили еe, увезли, а мы поймали вторую птицу. Беру коробку [с птицей] и еe успокаиваю, песню пою. Не знаю, успокаивает ли их пение, возможно, наоборот, им пение некомфортно. Тишина. Иногда птицы затихают, это нормально, так как долго ждeте. Я думаю: «Вот бы ты была жива. Но я не собираюсь тебя тормошить, потому что я тебе тогда ещe больше страшно сделаю». И такое счастье испытываешь, когда приезжает машина, берeшь коробку — и птица снова там начинает шебуршиться.
«Пахнет прямо такой хорошей экологической катастрофой»
Пойманных птиц привозят на мойку. Одна из баз раскинулась на трeх этажах заброшенной винодельни. На заборе у входа приклеены две картонки с выведенными от руки чeрным маркером указателями: «грязные птицы — 1 этаж», «чистые птицы — 3-й этаж». На первом — станция первичной обработки птиц, там им очищают глаза и ноздри, дают сорбент, заклеивают лентой клюв, чтобы птицы не травмировали мойщиков. Там же птиц отмывают от мазута. На втором этаже переодеваются, отдыхают и едят волонтeры. Бросается в глаза разнообразие людей: от пожилых до совсем юных, с выбритыми висками, пирсингом и татуировками, более традиционной наружности, в мерче антивоенных брендов и проправительственных организаций — желание исправить ситуацию объединило очень разных людей. Тут стоят вешалки с одеждой, коробки с СИЗами (средствами индивидуальной защиты. — прим.) и даже раскладушка. На третьем этаже — тошнотворно сильный запах рыбы и птичьих экскрементов, кричат птицы. Тут регистрируют животных до и после мойки и оставляют отдыхать: есть, принимать лекарства, приходить в себя и восстанавливаться.
По соседству с базой возвышается красно-белая труба котельной с упирающимся в ночное небо столбом пара. На фоне ночи и снующих людей в белых костюмах создается ощущение постапокалипсиса. Я подхожу к базе, как раз когда прибывает новая машина с птицами. Женщина с цветным скотчем на белом костюме — так помечают координаторов — кричит: «Ребят, птиц привезли, давайте встанем в цепочку!». Незнакомые между собой люди, те, что шли за птицами, вышедшие из помещения покурить и новоприбывшие, тут же бросают все свои дела, тушат сигареты, образуют цепочку в десяток человек и координируются, передавая друг другу коробки с птицами из машины на третий этаж.
Волонтерам выдают белые комбинезоны, респираторы, очки, а собирающимся на мойку рекомендуют надеть резиновые сапоги. На комбинезонах пишут свои имена и время начала смены. Рядом с пластиковыми стаканчиками с чаем в руках болтают волонтерки:
— Мне только несколько человек сказали, что [я] придурошная, а остальные поддержали.
— Мне родители говорят: «Здоровье испортишь, все равно эта система умерла». Да пусть она хоть сто раз умерла. Я не могу не помочь.
На второй этаж поднимается координаторка, она кричит:
— Нужны свободные мужчины на воду на мойку!
— В каком смысле «свободные»? — уточняет отдыхающий с чаем в руках волонтер. — В свободных отношениях считаются свободными? — допивает чай, кидает в коробку с мусором стаканчик и идет в сторону женщины.
— Сейчас дошутишься, — смеется мужчина в возрасте с надписью «doc» на комбинезоне, что означает «ветеринарный врач».
Выпиваю дежурный стакан полисорба (сорбент, применяемый для очищения организма, при взаимодействии с мазутом его рекомендуется пить каждые два часа. — прим.), и можно идти вниз. На мойке очередь. Просторное помещение разделено на секции огромными полотнами целлофана. Пахнет средством для мытья посуды, крахмалом и немного — птицами. Слышно, как где-то рядом наливают воду. При входе толпятся люди в комбинезонах. Довольно холодно. Координаторка распределяет новеньких:
— Есть кто опытный?
— Есть, — с готовностью отзывается девушка, стоящая передо мной.
— Сколько птиц?
— Три!
— А вы уверены в себе? — с улыбкой спрашивает координаторка.
Оказывается, опытными считаются люди, вымывшие хотя бы пять птиц. Но таких в очереди не обнаруживается и постепенно планка координаторки снижается.
— Ладно, есть кто вымыл четыре птицы?
В ответ тишина. Координаторка громко вздыхает:
— Хорошо, кто там мыл три?
Отзывается все та же девушка, которую ставят в пару с человеком вообще без опыта.
Вскоре опытная напарница находится и для меня. Мы проходим через целлофановую границу, нам выдают чомгу и пишут на рукавах наших костюмов ее регистрационный номер. Чомга здесь самая частая гостья. Местные называют их поганками, говорят, что чомг здесь, как в других городах голубей. Мне подсказывают взять грелку и положить в таз с крахмалом: на горячую грелку сыплют холодный из-за температуры в помещении крахмал, сверху сажают птицу.
Грелка — придуманное координаторкой базы нововведение. В первые дни грелок не было, птицы мерзли и больше нервничали. На крупных или сильно испачканных птиц ставят трех человек, на остальных хватает и двух: один придерживает птицу за тело и шею, другой натирает крахмалом. Это поможет скорее избавиться от мазута. Нашей чомге мероприятие не нравится, птица активно вертит головкой, пытается клевать руки и взлетать. Напарница показывает, как приподнять чомгу, чтобы она не травмировала крылья, и как почесать птице брюшко, чтобы она успокоилась.
Через двадцать минут обработки крахмалом можно переходить к водным процедурам. Столы с тазами пронумерованы, рядом с каждым стоит ведро с водой и ковшиком. Поставки воды тут на потоке, все работают со скоростью и точностью мишленовских ресторанов — по крайней мере, в сериалах про высокую кухню все так. Кричишь: «Вода на 8-й стол!» — и тут же откуда-то несется парень с полным ведром. Воду надо подавать часто и много, на эту тяжелую задачу ставят только мужчин. Отмывают птиц обычным Fairy.
Птички отличаются не только размером, но и темпераментом. Кто-то покорен или слишком обессилен, кто-то борется за свободу и в крахмале, и в воде. Напарница подсказывает, что если грязная вода попала птице в глаза, нужно наклонить ее голову клювом вниз и резко обдать водой. Моей птице в ноздри попало немного воды, и я впервые в жизни вижу, как птица чихает. В процессе важно поливать птицу теплой водой, чтобы она не замерзала.
Двухметровые мужчины с подписями на комбинезонах «Артур» с изображением короны и «Саня» моют одну чомгу на двоих, приговаривая: «Давай, моя хорошая, ещё немножечко потерпи». У соседей птичка очень боевая, волонтерка восклицает на чомгу: «Да что ж ты за собака такая!». Я пытаюсь успокаивать нашу птицу и ловлю себя на том, что стараюсь дышать с чомгой в такт, пока напарница промывает ей шею. Воду приходится менять часто, первые тазы с водой темные от мазута и мутные от крахмала. Мы сливаем их в ведра, стоящие у столов, и щедро обдаем себя водой — я радуюсь, что послушала опытных и переобулась в резиновые сапоги.
Важно промыть каждое перышко и перепонку на лапках птицы. На чистоту их проверяют отдельные люди ватными палочками. Если палочка после птицы не идеально белая, мытье продолжается. На одну птицу уходит от часа до двух. Из-за того, что приходится сильно наклоняться, через полчаса работы ломит спину и шею. Если с очками не повезло, они плохо подходят к респиратору и быстро запотевают. Я следую примеру более опытной напарницы и снимаю защиту с лица: так удобнее. Без очков лучше видно, насколько чиста птица, да и к легкому запаху мазута быстро привыкаешь. Но чомга бьет лапами по воде, и грязная мазутная вода попадает мне в глаза. Убегаю промывать их чистой водой и снова возвращаюсь к идее пользоваться защитой. Отмытую птицу кутают в чистые тряпки уносят в коробке на третий этаж. Отдыхать, есть и лечиться. «Прощай, динозаврик», — говорит птице моя напарница.
На одну птицу уходит минимум два человека на первичной обработке, два — на мойке и от двух человекочасов мытья. В процессе к ней успеваешь привязаться, поэтому новость о выпущенных раньше времени и потому фактически убитых чиновниками птицах сильно деморализовала людей. В том, что птицу нельзя было выпускать, все сходятся единогласно. Вместе с мазутом с птицы смывается жировая прослойка, на ее восстановление нужно время. В остальном есть расхождения. Кто-то называет произошедшее «экзистенциальным поражением», кто-то заявляет, что уедет и не будет помогать, но большинство все равно остается.
Молодой мужчина, приехавший из Петербурга, рассказывает, что ни катастрофа, ни действия властей его не удивили, и обращает внимание на то, с какой силой люди самоорганизовались:
Подобные катастрофы и разливы — результат безалаберной экологической политики со стороны государства. После других случаев этот не ощущается как что-то неожиданное и невообразимое. Но что вызвало гораздо больше эмоций — это поведение людей. Беспрецедентная вещь. Часто, если это касается какого-то определенного региона, люди реагируют локально. А здесь съезжаются со всей страны. И вот это чувство коллективности и внезапной причастности к какому-то появившемуся там, где ты совершенно не ожидаешь, гражданскому обществу или его подобию, причастность к этому — при закатанном в бетон политическом участии во всех остальных сферах — вот она, наверное, сама по себе вызывает много эмоций.
Сначала я зашел в чаты. В тот момент там было больше 70 тысяч человек, сейчас там уже больше 100 тысяч. У меня пока нет готовых объяснений, почему это произошло так, почему в другие разы так не происходило. Но я думаю, что такие события могут создавать резкие радикальные сдвиги в поведении общества. Люди приехали и организовались, чтобы устранять последствия разлива, а не, допустим, как-то изменить структуру власти или какие-то институты. Такая гражданская ответственность, которая не выходит в политическую сферу, но выходит в сферу взаимопомощи, заботы о природе, волонтерства.
При этом политическое присутствует призрачно. С одной стороны, в этих массовых чатах, если кто-то начинает обсуждать политику, приходят админы чата и говорят: “Ребята, мы вне политики, мы просто решаем насущные задачи”, – и удаляют. С другой, вскрывается все больше каких-то сомнительных действий государственных органов, больше протестных настроений и больше людей, которые явным образом критикуют власть. Вот сейчас птиц этих вроде как нашли все-таки мертвыми. Мне кажется, что здесь есть момент очень сильной эмоциональной вовлеченности, когда ты буквально соприкасаешься с пострадавшей живой природой. Когда ты моешь птиц, у тебя дрожащий хрупкий организм в руках, который вырывается, пытается тебя укусить, кричит, ну, живое существо у тебя в руках. И ты о нем два-три часа об одном заботишься. И здесь не может не возникнуть привязанность к этим существам, если ты в этом участвуешь. Тем более, если ты не одну птицу помыл. И в чатах очень много люди высказывают как раз негодования, злости и отчаяния, что мы мыли этих птичек, они так держались за жизнь, а приехали какие-то люди из министерства природных ресурсов и абсолютно просто наплевали и на жизнь птиц, и на труд волонтеров.
Аня, молодая девушка с пирсингом и татуировками, приехавшая в Анапу на новогодние праздники из Москвы и отработавшая третью ночную смену на кормлении птиц, говорит:
Хуже, чем действие, только бездействие. Я думаю, что мы все равно пытались. Есть какие-то обстоятельства, которые от нас не зависят, плюс куча других птиц нуждается в помощи, нужно освобождать место. А дальше уже — естественный отбор и так далее, у кого-то организм более слабый, у кого-то более сильный. That's life. Воодушевляет, как много людей разных сменяют друг друга: от Владивостока до Краснодара приехали ребята, из Крыма, из Анапы. Вообще со всей страны. Здорово, что людей объединяет общее горе.
На мой вопрос, почему люди не объединялись в таком количестве вокруг, например, Шиеса, девушка предполагает:
Люди понимают, что здесь пахнет прямо такой хорошей экологической катастрофой. Нет возможности оценить масштабы, и где эта нефть выплывет завтра, послезавтра, мы не можем знать наверняка. Поэтому если есть возможность где-то сейчас локально хотя бы какие-то хвосты зачистить, то надо это делать. Потому что все равно течение, где-то в Керчи выплывает, что-то в Севастополе, в Симферополе. И куда это дальше поплывет – непонятно. Это в принципе в интересах нас всех. Опять же, наверное, ситуация в стране…то есть люди угнетены. А это возможность объединиться и за счет коллективного действия хоть какие-то испытать позитивные эмоции, хоть немного как-то вот воспрять духом, потому что, в принципе, последние годы достаточно мрачные.
На вопрос, ради чего все это, Аня отвечает так:
Например, сегодня у нас 400 птиц. В течение ночи еще может какое-то количество поступить, поэтому мы подготавливаем по 600 наименований каждого препарата. Ты стоишь и эти 600 препаратов готовишь. А рядом с тобой волонтеры в этот момент кормят птицу. И вот она, например, ест сама, и они радуются, и ты радуешься вместе с ними, потому что птица это уже какая-то динамика положительная. Ты понимаешь, что отчасти ты к этому имеешь отношение. Возможно, один из шприцов был как раз такими ручками набран для этой птицы, которая наконец-то, слава тебе господи, кушает сама. Если она кушает сама, значит, у нее есть шансы на выживание.
Рядом с базой стоит машина координаторки. На машине по дорожной пыли пальцами выведено «Великая женщина» и сердечки. Координаторка спит урывками прямо в машине и находится на базе практически без отдыха четвертые сутки. Это она придумала класть птицам грелки и всю систему с цифрами на мойке птиц. Волонтеры относятся к девушке с трепетом и благодарностью.
«Мы бы физически не смогли, если бы не волонтеры»
Местные жители — активные участники очистки территории. Кто-то работает на пляже или на птицах, кто-то взял на себя кухню, кто-то предоставил жилье. Светлана, которая живет близ пострадавшей от разлива мазута Бугазской косы, дает волонтерам ночлег и питание. Она вспоминает первые дни экологической катастрофы:
Пришли местные на пляж и просто плакали, когда видели все это. Это вообще ужас! Пятнадцать сантиметров толщиной. Весь пляж был, вообще весь [в мазуте]. Что вы сейчас видите — это просто тонны вывезенныго оттуда мазута. В первые дни, естественно, никого не было, ни волонтеров, ни МЧС — наверное, было там несколько человек только. И вот мы приходили на пляж: женщины мешки держат, мужчины складывают. Метр за метром, много не пройдешь. Вот прям кусочек прошли — и все, и рады. На другой день опять. Потом волонтеров стали привозить, они там голодные целый день. Первое время делала пирожки. Просто мы с дочкой пекли, допустим, до часу ночи пирожки, привозили, там раздавали и потом дальше шли работать. Вот так вот все было. А потом все сидят и говорят: «Вот бы супчик, а то холодно». Я думаю: «Почему бы и нет? Я могу супчик привозить». Я первая все это начала, а добро — оно заразительно. Наши местные тоже там что-то начали, и потом уже организовали штаб на центральном пляже и начали туда еду привозить.
Я очень благодарна ребятам, которые приезжают. Не могу представить, что было бы с морем, если бы не волонтеры. Мы с первого дня в этом участвуем, и от властей ну вот ноль [помощи] абсолютно. Даже если бы вся станица вышла, у нас получается три тысячи человек. Но это со всеми: с пенсионерами, с детьми — вообще все вместе. Тем более, если учесть, что люди в своей массе имеют здесь бизнес и [на зиму] уезжают домой. Здесь зимой все вымирает. Таких как я людей, которые могут действительно пойти и лопатами работать, их не так много, даже тысячи не будет. Кто-то работает, кто-то не может, у кого-то дети маленькие. Мы бы физически не смогли, если бы не волонтеры. Я не знаю, как бы мы выехали. И поэтому тоже помогаем, как можем. Сегодня так приятно было! Приходят девчонки, приносят домашние пирожки в такой корзинке с цветочками, такая прелесть. Принесли пирожки, булочки с корицей и сосиски в тесте. А мы приезжали 31 декабря, кормили. Я вообще сказала, что 1 и 2 [января] не работаю. Но не смогла. Узнала, что 31-го никого не кормят, и пришлось мне готовить на [Бугазскую] косу, туда привезти обеды.
Ветер на Бугазской косе срывает с головы капюшоны, но даже он не может спасти от металлического запаха мазута. Свежие, только выброшенные на песок капли нефти блестят, как черный янтарь. Другие, припорошенные песком, выглядят уже менее привлекательно. Волонтеры сидят на коленях и копошатся в песке, старательно отделяя кусочки вязкой субстанции от остального песка вручную. Тут все в защите. Правда, голова начинает раскалываться уже спустя час работы, и непонятно — от мазута или от ветра.
Координатор местного штаба признается, что поначалу не планировал приезжать, но уже на второй день понял масштаб бедствия и купил билеты:
Я хотел вообще не вовлекаться. Но на второй же день увидел ролики, у меня начали течь слезы, я все понял, ну и приехал сюда. Здесь ничего не было [для уборки]. Просто с помощью соцсетей распространили [просьбу], и вот уже сегодня пришло. Люди заказывают посылки через маркетплейсы, и практически весь товар, который здесь есть, — мешки мусорные, маски, костюмы — это все заказывали люди по всей стране. Со стороны МЧС инициатива есть, но волонтеры более инициативны. Там ребята все в штате, там есть какие-то четкие задачи, которые им нужно делать. А тут я вижу счастливые лица тех, кто рад и понимает, что это вклад. Ты видишь, насколько они включаются. И вот даже сегодня, в минуты отчаяния утром, я подумал о том, что все это как капля в море, и от этого какая-то апатия, бессилие. Но потом я снова вижу активность этих людей, и я оживаю, понимаю, что нет, мы все вместе делаем. Результат сегодня: вот прошел по побережью, видел, сколько мешков собрали. Утром не было ничего, сейчас уже пройтись по побережью — куча мешков [с мазутом]. Сегодня сделали за один день. Просто сотни людей, которые приехали сюда.
Рабочий день на пляже заканчивается в пять, на закате. Координатор проезжает в кузове машины вдоль берега и просит волонтеров закругляться. Резко темнеет.
На кухне у Светланы собираются к ужину несколько волонтеров, один из координаторов штаба и большой рыжий кот Петр Анатольевич. Его здесь зовут только по имени-отчеству. Кот званию соответствует: места занимает много, мурчит размеренно, важно. В углу стоит елочка, кто-то включает телевизор. По «России-24» новости.
— Про Анапу уже говорили? — спрашивает координатор.
— А в Анапе все хорошо! — шутит волонтер.
Все смеются. По телевизору тем временем показывают сюжеты про Южную Корею, «Елку возможностей» и Петропавловск-Камчатский. Наконец появляется новость про разлив нефти. Кадры с пляжа чередуются работающей техникой и чистыми людьми. Сидящие на кухне наперебой критикуют подозрительно белые одежды волонтеров, давших комментарий государственному каналу:
— А че у тебя перчатки чистые?
— Кто вообще работает в бумажном респираторе, насколько их хватит?
Как только сюжет про Анапу заканчивается, координатор говорит:
— Дальше неинтересно, — и выключает телевизор.
