«Инсектопедия»: рой насекомых и мыслей

Как совместить поминальный плач, стендап и религиозные песнопения? Можно ли обсудить человеческие проблемы, говоря о насекомых? И получится ли в нынешние времена говорить о важном, не касаясь политики? Об этом ー в материале SOTA.

В условиях цензуры мы привыкли, что любая работа художника ー это высказывание с ярко окрашенной политической позицией: провоенной или антивоенной. Что уж говорить о выставках: громадные институции склоняют головы перед властью и охотно повторяют тезисы из телевизора, а независимые авторы уходят в подполье, и их проекты превращаются в квартирники, на которые можно попасть только по знакомству. Казалось бы, чем ближе к Кремлю, тем меньше рассчитываешь увидеть что-то действительно живое и значимое. Московский арт-мир захлестнули воспоминания о детстве, «вечные» рассуждения о любви и красоте ー но исчезли смыслы как таковые. Искусство, скорее, стало предметом интерьера, нежели средством для диалога.

ГЭС-2 в этом плане вообще не внушала надежд: белая, как чистый лист, она казалась отталкивающим местом, несмотря на свою внешнюю открытость и возможности для художников, которым выпала честь там поработать. Но именно здесь, под сводами винных складов, разместилась «Инсектопедия» ー перформативная инсталляция Полины Кардымон и размышления на тему одноимённой книги антрополога Хью Раффлза.

Прежде, чем рассказать о перформансе, стоит познакомить читателей с выставкой. Сами авторы отмечают: чтобы понять перфоманс, важно сначала понять её. Слева от входа и чуть подальше разместились две инсталляции в виде травинок ー там часто прячутся насекомые. В этой траве нет привычных кузнечиков ー зато есть рассуждения о том, почему осы жестоко расправляются с жертвами и почему древесные черви и жуки-короеды могут подлежать суду. Рядом располагается причудливая спираль ー «муравьиный круг». Если подойти к нему поближе, можно рассмотреть каждое насекомое, которое вовлечено в эту «карусель смерти»: по окончании всем им суждено умереть, потому что закончить кружение можно только при смертельной усталости. Таким задумала это явление природа, и никто не в силах на неё повлиять.

Позади гипнотической воронки нас ожидает ещё один жестокий факт из реальности: вполне возможно, что в ближайшем будущем люди будут есть жуков на ужин, потому что это дешёвый и экологичный аналог белка. Уже сейчас мяса и рыбы на всех не хватает, подобные продукты дороги, а насекомые ー это вариант, которым пользовались наши предки ещё до того, как научились разводить скот. Из минусов «альтернативного белка» ー лишь вопрос: «Вам их не жаль?», который заставляет задуматься. Неужели человеческий вид, который без угрызений совести убивает себе подобных, вырубает леса, уничтожает целые виды животных и всеми возможными способами эксплуатирует планету ради собственной выгоды, всё ещё способен сокрушаться о том, что от его действий пострадают жуки? Отдельные люди, безусловно, способны размышлять об этом, но воспримет ли большинство этот факт как сигнал что-то менять: если не в массовом сознании, то в жизни одного отдельного человека?

Далее следует испытание для инсектофоба (и не только): тут сконцентрированы создания, которые чаще всего противны людям: тараканы, мухи, черви. Художники вслед за Сартром задаются вопросом: эти существа безобразны или безобразны? Возможно, массовая культура ещё не подобрала тех параллелей, которые помогли бы романтизировать червя или таракана. Бабочек и других визуально привлекательных существ легко представлять в хорошем свете ー а вот тех, кого изначально ассоциируют с отходами и падалью, гораздо сложнее. Рядом звучит «Падаль» Шарля Бодлера: в этом стихотворении сосредоточена эстетика смерти, совершенно непривычная и способная вызвать отторжение. Но если дойти до финала вместе с автором, то эта дорога приведёт к неизбежному: однажды каждый из нас станет «трупом гнилым» и «добычей гробовых гостей». Так стоит ли так презирать существ, которые займут место человека в экосистеме после его естественной смерти? Ведь хищничество и безоглядное потребление всего, что доступно, ー это чисто человеческая черта, и пока мы сами не стали пищей для червей, мы рассматриваем их в качестве пищи.

Задумавшись об эстетике безобразного, переходим дальше ー к тому, что бесспорно покажется прекрасным. Бабочки. С детства нас учат, что безобразная гусеница рано или поздно превратится в восхитительную бабочку, которой будут все любоваться. Но даже красота этого насекомого не в силах повлиять на жажду наживы. «Динозавры вымерли из-за кометы. Голубянки Ксеркса ー из-за золота». Из-за стремительной урбанизации в Сан-Франциско, где обнаружили золото, гусеницы этих бабочек потеряли корм ー в городе не стало люпинов. Их просто закатали в асфальт. А затем не стало и бабочек. «Время собирать урожай. Мёртвых бабочек» ー заключает авторский текст, приглашая посмотреть на то, как выглядел бы асфальт Сан-Франциско, если бы на нём отразились все те насекомые, которых он погубил.

В самом конце выставки зрителя поджидает рассуждение о любви у мух-толкунчиков. Этих насекомых отличает то, что самец перед совокуплением преподносит самке брачные дары. И если одни особи приносят спутнице аппетитное насекомое (или его оболочку без внутренностей), то другие предпочитают подарить безделушку. Такие отношения отчасти похожи на человеческие: об этом и рассказывает часть инсталляции. Но видеоарт в этой части экспозиции снова задаёт нам вопрос: возможно, безделушки или «цацки» действительно ценны и важны для самок мух-толкунчиков, а люди цинично осуждают их поведение? Возможно, нам никогда не понять ценности и смысла вещей, которые видят в них насекомые?

А теперь о перформансе. Он во многом привязан к выставке: и там, и там повествование разделено на части под кодовыми словами. Начинается всё с того, что девять перформеров входят в выставочное пространство под монолог о том, сколько же насекомых сосредоточено в воздухе и какое громадное движение они ежедневно создают. На экранах вокруг ー голубое небо. Затем в помещении резко темнеет и слышится треск. Эта глава называется Исход. Перформеры начинают читать сначала Коран, затем Библию. Кажется, что все религии в один момент сосредоточились на молитве против мощнейшего катаклизма ー нашествия саранчи. И они одинаково оказались бессильны. Гибнет скот. пустеют амбары, разваливаются пустые житницы ー и остановить этот кошмар нельзя. Громкий голос цитирует ветхозаветного пророка Иоиля: «Пробудитесь же вы, пьяницы, и плачьте, и все вы, упивающиеся вином, рыдайте о вине молодом: вам ныне даже губ своих не омочить в нем!» Нашествия саранчи на поля всегда считались одной из страшных катастроф ー но саранча этого не знает. Она просто хочет есть.

Далее перформеры группируются у одного из выходов. Они упираются в стену, как будто пытаясь выбраться или спрятаться от чего-то страшного. Одна из перформерок оборачивается и в полной тишине начинает говорить: «Я скорблю о пчелах. Они истерзаны враждующими армиями. На Волыни нет больше пчел». Это цитата из Бабеля, которая плавно перетекает в «Инсектопедию» Раффлза, книгу, на которой во многом построена выставка. Монолог получается пугающим ー под стать предыдущей апокалиптической зарисовке. Неведомые многочисленные существа как будто разбегаются у тебя под ногами. Комары, бабочки, тли, шершни, цикады ー кого только нет в этом монологе. Кошмар, который претендует здесь, пожалуй, на отдельный образ, принимает разные формы: от маленькой мушки до общечеловеческого страха. Но и это заканчивается. «Кошмар плодит кошмары. Рой плодит рои. Мечты плодят мечты. Террор плодит террор»

Слушателя, обездвиженного предыдущим монологом, поджидает следующая сцена ー «Зло». Коварно притаившись в ярко-зелёной траве, слегка приобнимая шипастый трон, уже другая перформерка продолжает рассуждения о мире насекомых. Другие участники перфоманса молча повинуются ей, лёжа на полу. Она рассказывает о том, как оса поражает своих жертв: медленно, искусно, не касаясь головы. Пожалуй, она олицетворяет то, что люди привыкли называть злом. «Ваша боль достанется вам в полном виде», ー бархатно произносит перформерка, продолжая рассказывать о том, как хитрая оса доводит до изнеможения других насекомых. Вслед за её голосом, перформеры изображают конвульсии. Но «гусеницы страдают не ради того, чтобы нас чему-то научить».

В мире, полном врагов и кошмаров, появляется ещё один ー человек. На самом деле, он был здесь всё это время ー молча наблюдал за происходящим, а сейчас обрёл голос. И со своей трибуны тут же обозначил врагов ー насекомых-вредителей. Каждому из них авторы перформанса решили уделить внимание ー чтобы познакомить зрителей с теми, кого следом отправят под суд согласно Уголовному Кодексу и воле Господа Бога. Но даже те, кто не попал в опалу, остались в человеческой немилости. Их принимаются оплакивать в традициях русского женского плача. От заунывного стона своды как будто начинают ходить ходуном ー вот она, сила голоса и народных традиций. Незаметно ритуальный плач перетекает в статистику ー речь о глобальном потеплении. Сейчас мы слышим о нём практически ежедневно и, как будто свыкшись с его существованием, не обращаем внимания на последствия нашего же безответственного отношения к природе. Из плача можно уловить, что многие насекомые не в силах противостоять повышению температуры, и в ближайшем будущем они просто вымрут.

Вдох-выдох. В зале снова тишина. Но тут проявляется «слон в комнате» ー точнее, богомол. У громадной фигуры посреди зала, возле которой приютились многие слушатели, появляется голос ー не без помощи перформера, разумеется. Это грозное мускулистое животное внезапно оказывается… стендап-комиком. Богомол сетует на то, что люди знают о них слишком мало ー шутят про их брачные обряды (после совокупления самка откусывает самцу голову), но никто не вспоминает, что у этих существ, например, ухо на животе. При этом, обладая малой информацией о насекомых, их считают агрессивными. «Вы думаете, я жестокий?.. А вы, люди, придумали ядерное оружие». Но стендап ー лишь небольшая пауза перед ещё одним эпизодом о том, как взаимодействуют люди и насекомые. Точнее, не так: как человек эксплуатирует насекомых.

В следующей сцене два перформера, одетые в чёрное, изображают бой сверчков. Это не просто схватка где-нибудь в диком лесу ー сверчковые бои давно стали традиционной частью китайской культуры. Для этого их специально ловят и тренируют согласно специальному руководству. В соревновании побеждает та особь, которая покусает или оттеснит противника. Проигравшему сверчку обещают свободу, так как считается, что он больше никогда не сможет претендовать на победу. Тут стоит подумать (снова в человеческих категориях), кто из этих насекомых окажется счастливее: тот, кто продолжит быть игрушкой для боёв, или тот, кто после продолжительной подготовки среди людей вернётся на волю? Этот вопрос останется со зрителями на весь оставшийся вечер.

В конце перформанс приходит к тому, с чего и начинался, ー к небу, которое кишит насекомыми, и все они куда-нибудь да направляются. Но теперь к картинке облаков прибавляется мысль о том, что искомое в нас ー насекомое. Она обозначена как Азы в системе координат. Вместе с Азами в голову приходят несколько вопросов. как человек, находясь в меньшинстве по сравнению с маленькими, но многочисленными существами мог в один миг захватить власть над ними всеми? И почему, если люди и насекомые так похожи, он продолжает уничтожать вид за видом, бабочку за бабочкой, муравья за муравьём, тем самым приближая апокалипсис и для себя?