Юрист из Санкт-Петербурга Ольга Ермакова репатриировалась в Израиль и теперь получает статус адвоката на новой родине. В интервью «Соте» она рассказала о своём пути в израильскую адвокатуру, а также о том, почему из-за войны местным юристам приходится пропалывать клубнику.
Фото из личного архива
Путь к экзамену на статус адвоката
Почему вы переехали в Израиль?
После 24 февраля в России была пройдена точка невозврата. Было горько, но мы с мужем решили, что пришло время менять жизнь. Статуса адвоката у меня тогда не было. Незадолго до начала войны я ушла в частную юридическую практику, а до этого работала и.о. начальника юротдела в крупном дата-центре.
Когда мы переехали, я ещё не была уверена, что продолжу юридическую практику — я подустала от профессии. Тем более что я приехала без знания языка, а это главный инструмент человека, работающего в праве. В итоге не было уверенности, что я останусь в профессии.
И что в итоге заставило вас вернуться к профессии?
Случай. Я решила, что пока не придумала, чем хочу заниматься, начну проходить бюрократические процедуры, приближающие меня к статусу адвоката. А потом так втянулась и загорелась, что не смогла остановиться. К счастью, в Израиле есть Министерство алии и интеграции. Его цель — помочь репатриантам интегрироваться в общество. Власти выплачивают пособия, предоставляют направления на изучение иврита, а ещё существуют программы переподготовки для лицензированных профессий. Адвокат — одна из таких.
Как устроена эта программа для юристов?
Чтобы попасть на курсы по праву, нужно открыть дело в коллегии адвокатов, подтвердить дипломы в Минобразования и сдать экзамен о знании иврита на уровне А1 — самом базовом.
В июне 2022 года я пошла учить иврит. А осенью попросила в Министерстве алии и интеграции записать меня на курсы по праву. У меня ещё не было открытого дела в коллегии адвокатов, и я только заканчивала обучение на курсах по ивриту. Но мне каким-то чудесным образом пошли на встречу и записали.
Я думала, что просто пойду и посмотрю — мой уровень иврита был недостаточен, чтобы что-то понимать. Первая лекция была по семейному праву. Я понимала где-то 30% слов, но лектор был увлечённым, давал интересные примеры, и я стала догадываться, что означает то или иное слово. Ольга Ермакова
Дальше нужно было записаться на экзамены по израильскому праву. Каждый год коллегия адвокатов проводит две сессии — в январе и июле, — на которых сдают восемь экзаменов по израильскому праву и один по юридическому ивриту. Ради интереса я решила записаться на все четыре экзамена, по которым были курсы подготовки, в надежде, что сдам хотя бы один. Их, кстати, можно сдавать на любом языке. Нужно только заплатить госпошлину за перевод.
Экзамены по израильскому праву сложные?
Сдающим экзамены разрешено пользоваться книгами законов и словарями. В книгах нельзя оставлять пометки, но можно выделать текст маркерами. Чтобы быстрее ориентироваться на экзамене, я разработала систему. Например, при подготовке к семейному и наследственному праву я выделяла общие законы желтым цветом, законы, касающиеся наследственного права, — синим, законы, которые мне вряд ли пригодятся, были зелёными и т.д.
В итоге я сдала все экзамены, причём успешно. Самая низкая оценка была по «семейному и наследственному праву» — 73 балла. Потому что оно здесь базируется в том числе на религиозных источниках права.
Это как?
Ну, например, в одном из вопросов нужно было дать пояснения по процедуре, когда в семье умирает один из братьев, и другой брат должен взять в жёны вдову умершего.
То есть в Израиле не совсем светская правовая система?
С одной стороны, в Израиле система общего права. Ведь эта территория была британской колонией до 1948 года. Английское право имело прямое действие на территории Израиля до 1980 года. Даже сейчас, когда читаю судебные решения, периодически там встречается ссылки на прецеденты на английском языке.
С другой стороны, в 1927 году здесь был принят ордонанс (указ короля), касавшийся вопросов личного статуса тех, кто проживает на территории подмандатной Палестины. Личный статус регулирует некоторые вопросы в семейном праве: заключение и расторжение брака, выплаты алиментов и т.д. В соответствии с этим указом эти вопросы разрешаются религиозными судами по религиозным законам той или иной конфессии. Для мусульман — по законам ислама, для евреев — по законам иудаизма.
«Придётся буквально зубрить нормы процессуального права»
Вы сдали экзамены. А что дальше?
После того, как я сдала 8 экзаменов (летом 2023 я сдала еще 4), нужно было найти стажировку. Этот процесс жёстко регламентирован. Например, для тех, кто учится в Израиле, срок начала стажировки — дважды в год, в сентябре и марте. Собеседования проходят в установленные коллегией адвокатов даты дважды в год. На репатриантов это требование не распространяется, но это усложняет доступ к стажировкам в больших фирмах: там все места заняты за год-полтора до начала стажировки. Поэтому репатрианты обычно ищут стажировки через знакомых, по объявлениям в «Фейсбуке» или через систему «Кодекс», но она платная.
Когда я пришла на собеседование в юрфирму, мне сказали, что ничем не могут помочь, потому что у них всё занято вплоть до сентября 2024 года. Ольга Ермакова
Чтобы взять меня на работу, фирма направила в коллегию адвокатов просьбу об открытии дополнительного места, и в сентябре 2023 года я начала стажироваться.
Стажировка оплачивается обычно в размере минимальной зарплаты. Это порядка 6 тысяч шекелей в месяц [около 152, 7 тысяч рублей – «Сота»]. В больших фирмах, где, например, работаю я, платят больше.
И как долго вам придётся стажироваться, прежде чем вы станете адвокатом?
Полтора года. Потом у меня будет примерно четыре месяца для подготовки к финальному экзамену на статус адвоката. Я рассчитываю сдать его примерно в июне 2025 года. Сейчас обсуждается законопроект о сокращении срока стажировки с связи с войной. Если закон примут, то получится выйти на экзамен на полгода раньше.
Как он устроен?
Экзамен очень сложный. Он состоит из трёх частей: процессуальное право, материальное право и письменное задание. Чтобы получить статус адвоката, нужно набрать как минимум 60 баллов из 100. В первой части 40 вопросов. И на каждый ответ даётся не более 2,5 минут (100 минут в сумме).
Пользоваться книгами нельзя, придётся буквально зубрить нормы процессуального права. Ольга Ермакова
Дальше идут тесты по материальному праву. Также 40 тестовых вопросов. Можно пользоваться книжкой с законами, относящимися к вопросам, на каждый из которых даётся по четыре минуты. В письменной части нужно написать процессуальный документ или юридическое заключение (по выбору испытуемого). На это даётся 45 минут. Те, для кого иврит не родной язык, получают небольшую прибавку времени.
Где вы планируете работать после получения статуса?
Я хотела бы остаться в большой юридической фирме, хорошо бы прямо в той, где стажируюсь. Здесь я занимаюсь защитой персональных данных и антикоррупционным комплаенсом. Ещё мне интересно правовое регулирование искусственного интеллекта. Здесь это очень актуально. Израиль — страна стартапов.
Если резюмировать, сколько примерно времени потребуется российскому юристу, чтобы стать адвокатом в Израиле?
Всё сильно зависит от исходных данных и от удачи, как бы это обидно ни звучало. Если человек уже имеет статус адвоката в другой стране, то это может облегчить процесс.
Сначала нужно открыть дело в коллегии. При хороших раскладах на этот квест уйдет два-три месяца — израильская коллегия требует как можно больше подтверждений того, что вы действительно работали адвокатом. Они запрашивают документы из налоговой, из пенсионного фонда, чтобы удостовериться, что ваш доход был именно от адвокатской деятельности. Моя подруга из Бразилии (мы познакомились на курсах подготовки) полтора года добивались открытия дела в коллегии.
Но когда дело открыто, адвокату достаточно лишь сдать юридический иврит, чтобы начать стажировку. На это уйдёт месяца три. Восемь экзаменов по израильскому праву можно будет сдавать параллельно, пока стажируешься. Ольга Ермакова
Если у адвоката стаж более двух лет, можно попросить сократить свой срок стажировки с 18 до 12 месяцев. А если стаж более пяти лет, то может попросить сократить до полугода. Если стаж адвоката более пяти лет, то его могут освободить от финального экзамена. Так что лицензию можно получить года за полтора. Мой путь должен занять три года.
«Пару раз меня заставали обстрелы в дороге»
Вы уехали из России из-за войны, но вновь столкнулись с ней уже на своей новой родине…
Да, 7 октября, когда это началось, мы проснулись в 6:30 от воздушной тревоги. За полтора года нашей жизни здесь это была не первая воздушная тревога. Поэтому сначала мы не придали этому большого значения. Я собиралась поехать на пляж с утра и думала про себя: «давайте уже быстрее, заканчивайте обстрел». В 11 утра после очередной тревоги я заснула в убежище. А когда проснулась, поняла, что ни на какой пляж я не еду, и, видимо, мы теперь живём в новой реальности.
Хотя стажёрам разрешили остаться дома, через день я всё равно поехала на работу. Я работаю в Тель-авиве, это в 15 км от моего города — Ришон-ле-Циона. Дороги были пустые. Когда я приехала, мне нужно было пройти 200 метров от парковки до офиса. Идти было страшно, потому что за день до этого рядом с офисом поймали террориста — часть из них в первый день прорвалась на территорию Израиля.
Пару раз меня заставали обстрелы в дороге, и это опасно. У ХАМАСа, видимо, стоит какой-то таймер на запуск ракет, и обычно они отстреливают либо ровно в какой-то час — например, 18:00, либо в половину — 18:30. И ты все время пытаешься подгадать, чтобы в эти полчаса успеть добраться до дома. Ольга Ермакова
Мой рабочий день заканчивается в 18.00. Если нет тревоги, я бегу на парковку, это занимает минут десять. И ехать до дома мне где-то пол часа. Это значит, что где-то посередине пути я могу встретить воздушную тревогу.
И вот ты едешь за рулем и постоянно смотришь на часы, чтобы посчитать, где ты будешь, если начнется тревога. Поворачиваешь на свой город — 18.33. Выдыхаешь: раз нет тревоги, значит скорее всего её не будет как минимум до 19.00 — когда ты уже будешь дома. Пронесло.
Однажды я неслась домой, оставались считанные минуты до возможного обстрела. И как только я припарковала машину, началась тревога. Я схватила сумки и побежала на лестницу — в укрытие. Было страшно.
Вы не думали о том, чтобы уехать?
У нас даже не стоял этот вопрос. Хотя первый месяц было сложно. Первый месяц наш город бомбили каждый день по нескольку раз. Было несколько прямых попаданий по зданиям.
Некоторые знакомые действительно улетели, чтобы это переждать. И я помню, что кто-то из них спрашивал, не хочу ли я уехать. Я ответила, что мы не рассматриваем такой вариант. Мне кажется, сейчас неправильно уезжать.
Но из России вы уехали…
В Петербурге, где я жила, не было никакого риска, что я столкнусь с боевыми действиями. Тем не менее я чувствовала себя там в опасности. В Израиле, несмотря на реальный риск, угрозы жизни, обстрелы и террористов, я чувствую себя в безопасности. Я доверяю местным правоохранительным органам и верю в местную армию.
В первые недели люди были в совершеннейшем шоке и трауре. Одна из моих коллег сутки просидела в бомбоубежище в одном из кибуцев неподалеку от печально известного кибуца Бери. И вот на одном из совещаний руководитель нашей практики сказал: «полчаса назад мы наконец то узнали, что она спасена».
Этот уровень сопереживания, когда ты понимаешь, что все очень связаны, даёт ощущение, что ты в обществе, которое едино. Хотя перед войной был сильный раскол в связи с судебной реформой. Ольга Ермакова
Внезапно оказалось, что война заставила меня ощутить ещё один уровень поддержки от знакомых и незнакомых людей.
«Отношение к армии здесь у людей совершенно не такое, как в России»
Кого-то из ваших коллег призвали в армию?
У нас в офисе работают более трехсот адвокатов. И примерно восемьдесят из них сейчас служат в армии. Это партнеры, адвокаты, стажёры. Многие из них призвались добровольно.
Отношение к армии здесь у людей совершенно не такое, как в России. В России люди во время мобилизации испытывали ужас. Здесь у людей есть понимание, что если мы не защитим себя, то никто нас не защитит.
Я не сталкивалась с российской армией, но у меня сложилось впечатление, что в России люди, выбравшие армейскую стезю, редко уходят из неё в другие области — образование, науку, бизнес. Люди, которые воюют в израильской армии, это люди успешные в бизнесе, в музыке, в науке.
Вы тоже каким-то образом поддерживаете армию?
В нашем офисе был организован сбор крови. Ещё сотрудники нашей компании раз в неделю ездят на сельскохозяйственные работы. Дело в том, что многие работники сельского хозяйства либо непосредственно пострадали от войны (убиты либо ранены), либо покинули страну (часть рабочих были трудовыми мигрантами). А ещё многие работники были арабы из Сектора Газы, сейчас их лишили рабочих виз и отправили домой.
Поэтому в сельском хозяйстве большая нехватка рабочих рук. Эта нехватка восполняется и адвокатами. Позавчера мои коллеги, например, клубнику пропалывали. Ольга Ермакова
Какие-то фирмы ездят собирать урожай. У моей преподавательницы иврита, например, сын адвокат. И недавно она с гордостью сообщила мне, что сейчас он ездит собирать помидоры.
Чем для вас отличается российско-украинская война от арабо-израильского конфликта? Вы уехали из России из-за пацифистских взглядов, но вы поддерживаете израильскую армию.
Ну, мне кажется, всё довольно понятно. Израиль — маленькое государство, и люди здесь понимают, за что они воюют. За что воюет российская армия в Украине, не очень понятно.
Когда ты живешь в Лондоне, Париже, Петербурге, тебе кажется, что «опять эта сильная израильская армия притесняет этих несчастных арабов». Но правда в том, что израильская армия воюет не с арабами, а с террористами ХАМАС, чья идеология заключается в убийстве евреев и уничтожении Израиля как государства.
Но при этом израильскую армию критикуют за жертвы среди мирного населения в Газе. Есть ли в юридическом сообществе Израиля какая-то дискуссия по поводу справедливости действий армии Израиля в Газе?
Все согласны с тем, что война необходима сейчас. Ни разу не видела и не слышала критику самого факта войны. Иногда в Фейсбуке вижу посты о том, что власти и армия очень гуманно себя ведут, это не соответствует той угрозе для общества, которую несёт в себе нападение ХАМАС.
Сейчас в мире действительно много пропалестинских голосов. Одна только дискуссия в Конгрессе США с ректорами Лиги Плюща чего стоит. Я не знаю, как так получается, что Израиль проигрывает информационную войну.
Когда люди пишут «free Palestine», они зачастую даже не знают, что по сути призывают стереть государство Израиль с лица земли. Ведь именно об этом главный лозунг «from the river to the sea». Также они почему-то не упоминают об агрессивной позиции ХАМАС по отношению к евреям.Ольга Ермакова
Я помню, что когда прозвучала новость о том, что ЦАХАЛ разбомбил больницу Аль-Ахли в Газе, эту новость сразу перепостили BBC, Associated Press и т.д Через пару дней Израиль предоставил доказательства, что ракета, прилетевшая в больницу в Газе, была выпущена Исламским джихадом. Часть ракет, которые ХАМАС выпускает по территории Израиля, взрываются на территории Газы из-за технических неполадок. Но вирусные репосты изначальных ложных новостей принесли непоправимый ущерб репутации Израиля. Конечно, большая часть блогеров, активно продвигающих пропалестинскую позицию, опровержение новости о больнице не опубликовали.
Одновременно с этим все как будто забыли, что террористы по-прежнему выпускают по Израилю ракеты, которые тоже прилетают в гражданские объекты. Да, здесь, как правило, нет жертв или они минимальны, но лишь потому, что Израиль сумел выстроить систему убежищ и ПВО.
Что касается правовых аспектов этой войны, Израиль с самого начала войны призвал мирных жителей Газы эвакуироваться на юг сектора, чтобы обезопасить себя. ХАМАС не давал людям покинуть территорию северной части сектора Газа, где размещена основная часть их тоннелей и оружия. В ноябре армия Израиля открывала гуманитарные коридоры для жителей Газы, и многие смогли покинуть город.
ХАМАС использует людей как живой щит. Они размещают оружие и ракетные установки в школах, госпиталях, в мечетях. А когда израильская армию пытается ликвидировать эти объекты, ХАМАС кричит о том, что плохие евреи бомбят гражданское население и убивают детей.
Поэтому я хочу сказать, что Израиль предпринимает все шаги, чтобы обеспечить минимизацию жертв среди мирного населения. Естественно, жертвы всё равно неизбежны — кроме того, люди которые будут покидать свои дома, это тоже гуманитарная катастрофа.
